О любвеобильности художника Константина Коровина, которого называли первым русским импрессионистом, в свое время ходили легенды. Искусствовед Александр Бенуа называл его «знатоком и вкусителем жизни и природы». А заповедь Коровина «Влюбляйтесь!
Анна Фидлер. Фото 1890-х гг.
Кто не умеет любить, художником не станет» была известна практически всем студентам Московского училища живописи, где преподавал Коровин…
«Все ложь, обман, насилие…»
«Первая любовь. Москва. Давно то было, - вспоминал Константин Коровин. - В воздухе пахло весной…
У крыльца дома, где я жил, — большая бочка, полная капельной воды. Я и Тата, девочка из соседнего дома лет десяти, смотрим в бочку. Замечательно. Видно небо, как бегут облака. Я вижу себя и Тату. Когда пальцем взволновать воду, все делается смешно, так забавно прыгают глаза, нос, наши лица.
У Таты на голове маленькая шапочка пирожком и белый воротничок на жакетке. У Таты матовое лицо, темные, как слива, глаза, большие ресницы. И когда она смотрит на меня, то часто мигает ими.
Тата так нравится мне, что выразить нельзя.
Мне одиннадцать лет… Тата такая хорошенькая, и я близко смотрю на нее, потом опять в бочку и говорю ей:
— Тата, можно вас поцеловать?..
Тата посмотрела на меня, часто замигала ресницами и сказала:
— Не знаю, я спрошу маму…
Я подумал: «Ну вот, мама, наверное, скажет, что нельзя»»…
Потом Тата объяснила: «Костя, мама, когда я спросила, можно ли тебя поцеловать, сказала — нельзя: ты будешь его целовать тогда, когда у него вырастут усы. А если ты будешь его целовать сейчас, то на носу сделаются пупыри, такие гадкие… Нос сделается большой и выпадут ресницы»…
Со своей будущей супругой Анной Яковлевной Фидлер Константин Коровин познакомился в юном возрасте, когда та была хористкой в частной опере своего отца. Впоследствии она стала артисткой Частной оперы Саввы Мамонтова.
История была драматическая: шестнадцатилетняя девушка родила от Коровина сына, который умер во младенчестве из-за того, что в доме постоянно не хватало денег на еду, врачей, лекарства. Обвенчался Коровин с Анной только после рождения второго сына в 1897 году.
Как отмечают биографы Константина Коровина, ранняя женитьба не принесла ему ни радости, ни счастья. И лишь привязанность к ребёнку, да вина за смерть первенца не давала Константину оставить жену.
Брак этот был очень странным и грустным. Константин Алексеевич жил чаще всего отдельно от семьи, он не мог променять вольный образ жизни на тихую семейную гавань: она явно была не для него. Особенно он обожал свой домик в Охотине, на берегу реки Нерль, недалеко от Переславля-Залесского - «приют уединения», который он приобрел в 1897 году у своего друга и покровителя Саввы Мамонтова.
Семейные отношения Константина Коровина и Анны Фидлер были более чем странными. Вместе на людях они практически не появлялись. Коровин ни разу не написал портрет жены, только на нескольких картинах можно найти легкое сходство с чертами её лица. Они практически ни разу не упомянул о ней на страницах своих очерков и рассказов, где нашлось место всем близким ему людям.
В 1910 году Коровин предельно откровенно написал: «...Она подрывает всю нравственную основу человека. Все ложь, обман, насилие, приставание, прочие свойства... Усталость позы, лень, невнимание и презрение даже к делу, - во всём, чем я занят»…
Портрет Надежды Комаровской кисти Константина Коровина, 1909-1910 гг.
«Я охотно написал бы вас»
Естественно, так не могло продолжаться бесконечно. Лучом света для Константина Коровина стала юная начинающая актриса Надежда Комаровская. Когда они познакомились, художнику было уже почти сорок лет, а Надежде – семнадцать. Она училась на филологическом отделении Высших женских курсов в Москве и одновременно – в театральной школе.
Прошло несколько лет. Получив образование, Комаровская некоторое время работала в Киевском театре. Вернувшись в Москву 1908 году, на одном из банкетов вновь повстречала Коровина.
Стройный, элегантный, в безукоризненном фраке, похожий скорее на француза, чем на русского, Коровин подошел к ней. «Простите, что я так пристально смотрел на вас, - сказал он. — У вас оригинальное лицо. Если вы позволите, я охотно написал бы вас». Она согласилась и с тех пор не раз позировала ему для жанровых картин и портретов.
Девушка влюбилась в живописца до беспамятства, лишь коварная ревность не давала ей покоя: Коровин был постоянно окружен поклонницами, и это ему чрезвычайно льстило. Да и законная его жена Анна Яковлевна никуда не исчезла.
Тем не менее, поначалу влюблённые были неразлучны. Коровин встречал актрису после репетиций, водил её по трактирам и ресторанам. Свозил он её и в Гурзуф посмотреть место, выбранное для приморской виллы. «Дай срок, Надюша, всё устроится», - говорил ей художник, стоя на берегу Чёрного моря.
В книге «О Константине Коровине» Надежда Комаровская вспоминала о трех своих портретах, созданных Коровиным. По поводу второго она отмечала: «От уничтожения однажды мною был спасен мой большой портрет, написанный в Железноводске, — фигура женщины, сидящей на балконе в розоватого тона платье и большой шляпе с розами. Константин Алексеевич был недоволен портретом: «В лице нет сияния», — говорил он на своем своеобразном языке художника».
О том, как был создан этот портрет, Комаровская вспоминала так: «Был конец августа... Я сидела на подоконнике распахнутого настежь окна. Рядом в стакане с водой ярко алели гвоздики. В воздухе было свежо. Я накинула на плечи черную меховую куртку. Освещенная светом комнатной лампы, женская фигура на фоне листвы деревьев привлекла внимание Константина Алексеевича. Он попросил меня ему позировать. Окончил он эту вещь в два вечера».
Впрочем, все ее мечты оказались тщетными: настоящей семьи и дома своего у Надежды Ивановны с Константином Алексеевичем не получилось. Коровин так страстно рассказывал Надежде о вилле на берегу моря, что она была буквально раздавлена, когда совершенно случайно узнала от Федора Шаляпина, что там уже обосновалась Анна Яковлевна Фидлер и угощает гостей пирогами. Тем не менее, роман Комаровской с Коровиным не оборвался. Впереди было путешествия в Бахчисарай, жаркое лето 1911 года, проведенное во Франции…
Константин Коровин. Гурзуф, 1914 г.
Революцией навсегда разлученные
Жизнь наносила Коровину удар за ударом. В 1914 году случился пожар на театральном складе, погубивший почти всё созданное художником за долгие годы для сцены. Затем случилась трагедия с сыном Алексеем, который бросился под трамвай из-за несчастной любви: он обожал дочь Шаляпина Ирину, а та же отвечала взаимностью… В результате он стал инвалидом: ступни практически пришлось ампутировать.
Во время Первой мировой войны Коровин был несколько раз командирован в действующую армию для обеспечения маскировки на боевых позициях, за что даже был отмечен приказом командующего 11-й армией генерала от кавалерии В.В. Сахарова от 14 октября 1916 года. Однако еще раньше, в ноябре 1915 года, получив отпуск, Коровин уезхал с семьей в Крым, где проводит почти два года.
Расставание с Надеждой Комаровской случилось само собой. Революция разбросала их в разные стороны. Комаровская приняла революцию, была востребована как актриса, а Коровин новая действительность была совершенно чуждой.
«Гражданин Коровин, мы, признаться, не ждали от вас ничего нового, но то, что вы нам предлагаете, не может быть принято нами, как вчерашний день не может быть принят за сегодняшний. Ваше искусство вместе с царизмом ушло в прошлое. Для пролетарского государства оно не может представлять ни ценности, ни интереса», — такой приговор в 1922 году услышал живописец от председательствовавшего в закупочной комиссии Третьяковской галереи художника Давида Штеренберга.
Двумя года ранее, уволенный из Большого театра, Коровин с женой (все-таки он связал остаток своей жизни с той, которую порой так ненавидел!) и сыном уехал в глушь Тверской губернии, где жизнь стала настоящей битвой за выживание. В 1922 году он попросил властей разрешить ему выехать за границу, чтобы вылечить жену, у которой обнаружился туберкулез, и сделать новые протезы для сына. Разрешение получил и уехал в Париж. Мечты, что там будет лучше, тоже не оправдались. Последние шестнадцать лет, проведённые во Франции, оказались для него крайне тяжёлыми. Безденежье, постоянная работа, чтобы заработать хотя бы копейку, подорванное здоровье, семейные нелады…
«Официально считалось, — отмечает исследовательница творчества Константина Коровина из Принстонского университет (США) Татьяна Ермолаева, — что художник выехал, во-первых, только на время, а во-вторых, он якобы хотел, чтобы его больная туберкулезом жена и сын-инвалид смогли поправить за границей свое здоровье. На самом же деле одним из стимулов, подтолкнувших Коровина к отъезду, послужил отъезд за границу его друга Федора Шаляпина. Однако основная, еще более глубокая причина кроется в отрицательном отношении Коровина к революции и к тому, что она принесла».
Это отношение можно понять по финальной фразе очерка Коровина о событиях семнадцатого года «Октябрь в деревне»: «Волк в печальной стране моей лучше нас, озлобленных людей. Волк лучше нас и свободнее…».
«Живу я неважно»
Все было очень печально. Картины, которые живописец планировал переправить в 1922-м из России в Париж через агента, пропали, заказанные для сына протезы не удались, с жильём были проблемы, да и здоровье Анны Яковлевны совсем расстроилось. Сын Алексей становился нервным, неуравновешенным, у него все больше проявлялся комплекс неудачника. Его молодая жена, балерина-эмигрантка Лиза Думаревская, забрав маленького сына, ушла от него, из-за чего Константин Алексеевич очень переживал.
«За границей, - отмечает Татьяна Ермолаева, — Коровин обращается к перу в связи с попыткой самоубийства сына… Он был настолько взволнован этим обстоятельством, что решил активно влиять на душевный настрой сына и помочь ему избавиться от депрессии».
Коровин писал тогда своему приятелю, музыкальному Деятелю Б.Б.Красину: «Одно нытье, а ведь я не был нытиком... Живу я неважно, и ты вправе спросить меня: «Что же это я не еду?» Но когда ты приедешь, то узнаешь, так как трудно описать последовательно всю петлю, затянутую моей жизнью здесь постепенно, всю надежду, потерянную вследствие сплетения неудач, как бы рока: болезней, бессредствия, обязательств и долгов, омрачения и невозможности создать труд как хочешь, то есть затеи как художника. Ведь аппарат художника тонкий и трудно иметь импульс, когда мешает жизнь, ее будни, болезни и горе».
В 1938 году в одном из писем Коровин признавался, что отнес даже обручальное кольцо в ссудную кассу.
Историк театра и балета Николай Янчевский описывал драматизм последних дней Коровина в сентябре 1939 года после объявления войны: «Константин Алексеевич, любя безумно сына, метался от двери к двери, выпрашивая 175 франков на покупку газовой маски для Лешеньки. Никто не откликнулся на его вопли. Он страшно был подавлен и угнетен этим обстоятельством. Появление неприятельских самолетов, бомбардировки Парижа еще более усилили упадочное состояние духа Константина Алексеевича. <…> Третья бомбардировка Парижа стала последней для Коровина. Во время этой бомбардировки с ним случился припадок грудной жабы, настолько сильный, что его перевезли в Бианкурский госпиталь, где он умер 11 сентября 1939 года».
Коровину было семьдесят семь лет. Его похоронили на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем. Здесь же под общим с ним крестом лежат Анна Яковлевна и Алексей, покончивший с собой во время очередной депрессии в 1950 году.
Сергей Евгеньев
Специально для «Вестей»
