Много работы было после Великой Отечественной войны у чекистов, чтобы никто из предателей и изменников не ушел от ответственности за свои преступления. Увы, таковых оказалось немало. Поддерживать «новый порядок» на оккупированной советской территории гитлеровской военной полиции помогали так называемые вспомогательные части. Тех, кто пошел в них служить, в народе называли полицаями.
РОЗЫСК ПРЕДАТЕЛЕЙ
Из приказа генерал-майора Адольфа Хаманна от 23 декабря 1942 года можно узнать, кому оккупанты отдавали предпочтение при приеме в полицию. В документе говорилось, что командиры должны выбираться по «физической пригодности, внешнему виду, соответствующей репутации с места жительства и с предыдущей работы». Весь личный состав приносил присягу на верность Третьему рейху. «Народная стража» (так называлось формирование, созданное оккупантами в тыловом районе группы армий «Центр») должна «уничтожать появляющихся бандитов и партизан, подавлять возникающие беспорядки и охранять важные военные объекты».
Поиск тех, кто сотрудничал с нацистами и был виновен в уничтожении мирных граждан и красноармейцев, советские органы госбезопасности начали по «горячим следам», еще во время войны. Как только та или иная территория была очищена от оккупантов, туда сразу же прибывали следователи НКВД, организовывали тщательную проверку всех переживших оккупацию граждан. Чтобы определить точный круг тех, кто работал на немцев, и избежать ошибок, сотрудники опрашивали большое количество свидетелей. Хорошим подспорьем служили захваченные немецкие архивы с подробными списками коллаборационистов.
После окончания оккупации бывшие полицаи и каратели чаще всего оставались на советской территории, старались затеряться в огромной стране. Наиболее находчивые меняли имя и фамилию, переписывали свою биографию. Поскольку в родных местах они жить они не могли, то переезжали в другие области, обычно выдавая себя за партизан.
Естественно, что после задержания органами госбезопасности они пытались всячески обелить себя. Причем чем больше времени проходило после войны, тем больше им казалось, что все уже давно забыто и никто их не будет привлекать за содеянное спустя несколько десятков лет.
Та же Антонина Макарова, больше печально известная как Тонька-пулеметчица, от рук которой погибло, по некоторым данным, полторы тысячи человек, когда ее арестовали в 1978 году, была уверена, что за давностью лет ей дадут минимальный срок или вообще условный. На следствии она объясняла свое предательство и палачество тем, что «жизнь так сложилась». Мол, молодая была, глупая - хотелось пожить. Якобы вступила в любовную связь с начальником тюрьмы и увязла.
«Я не знала тех, кого расстреливаю, - заявляла Антонина Макарова на следствии. - Они меня не знали. Поэтому стыдно мне перед ними не было. Бывало, выстрелишь, подойдешь ближе, а кое-кто еще дергается. Тогда снова стреляла в голову, чтобы человек не мучился». Психиатрическая экспертиза признала Макарову вменяемой…
НА СВОБОДУ ПО УКАЗУ
Те полицаи, что были арестованы по горячим следам, как правило, получали сроки по статье 58 УК СССР («измена Родине») и приговаривались к различным срокам лишения свободы, обычно – от десяти до пятнадцати лет. Поскольку разоренная войной страна нуждалась в рабочих руках, смертная казнь применялась лишь к наиболее одиозным палачам.
Большинство коллаборационистов свой полученный срок в местах не столь отдаленных не отсидело: вышло на свободу гораздо раньше. Причиной был указ Президиума Верховного Совета СССР «Об амнистии советских граждан, сотрудничавших с оккупантами в период Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.», вышедший 17 сентября 1955 года.
Согласно этому указу, освобождению подлежали лица, получившие сроки не более десяти лет. Также были прекращены еще не законченные уголовные дела по аналогичным статьям. Те заключенные, чьи сроки превышали десять лет, могли рассчитывать на сокращение наказания. Амнистия не касалась лиц, осужденных за шпионаж, террор или преступления с отягчающими обстоятельствами.
В преамбуле к указу говорилось: «После победоносного окончания Великой Отечественной войны советский народ добился новых больших успехов во всех областях хозяйственного и культурного строительства и дальнейшего укрепления своего социалистического государства. Учитывая это, а также прекращение состояния войны между Советским Союзом и Германией и руководствуясь принципом гуманности, Президиум Верховного Совета СССР считает возможным применить амнистию в отношении тех советских граждан, которые в период Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. по малодушию или несознательности оказались вовлеченными в сотрудничество с оккупантами».
Третий пункт гласил: «Освободить из мест заключения независимо от срока наказания лиц, осужденных за службу в немецкой армии, полиции и специальных немецких формированиях. Освободить от дальнейшего отбывания наказания лиц, направленных за такие преступления в ссылку и высылку».
Еще один пункт звучал следующим образом: «Освободить от ответственности советских граждан, находящихся за границей, которые в период Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. сдались в плен врагу или служили в немецкой армии, полиции и специальных немецких формированиях. Освободить от ответственности и тех ныне находящихся за границей советских граждан, которые занимали во время войны руководящие должности в созданных оккупантами органах полиции, жандармерии и пропаганды, в том числе и вовлеченных в антисоветские организации в послевоенный период, если они искупили свою вину последующей патриотической деятельностью в пользу Родины или явились с повинной».
«Я ЗДЕСЬ ХОЗЯИН НАД ВСЕЙ РОПШЕЙ!»
На фоне отъявленных палачей фигура персонажа нашего дальнейшего повествования, Ивана Павловича Липьяйнена смотрится как-то даже блекло и невыразительно. 1899-го года рождения, уроженец Ропши, он закончил там же в 1910 году четырехклассную сельскую школу. Вскоре после оккупации немцами Ропши, в сентябре 1941 года, он стал местным старостой.
Подробности этой истории «раскопал» исследователь Станислав Бернев (его очерк опубликован в 20-м сборнике в серии «Следствие продолжается…», который выпускает Совет ветеранов Управления ФСБ РФ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области).
Липьяйнен откровенно заявлял односельчанам: «Я здесь хозяин над всей Ропшей, что хочу, то и делаю!». Он требовал неукоснительно выполнять все его приказания, угрожал, что если кто-либо будет саботировать работу или вести советскую агитацию, он донесет об этом немцам. И свои угрозы приводил в действие: нередко по инициативе старосты те, кто якобы работал недостаточно добросовестно, лишались дневных пайков.
Через Липьяйнена осуществлялось руководство поселковой охраной, созданной в Ропше. Она патрулировала поселок, задерживала и доставляла в немецкую военную комендатуру всех неизвестных и подозрительных лиц.
Каждое утро Липьяйнен получал от переводчицы немецкой комендатуры наряды для жителей на работу. Утром ропшинцы собирались у «дома Назарова» и там получали от старосты направление на работу – на кухню, на ремонт или уборку дорог. Липьяйнен шел с каждой группой и показывал, что надо делать. Затем составлял списки работающих в двух экземплярах: один сдавал в немецкую комендатуру, второй оставлял у себя, чтобы по нему учесть количество работающих. В соответствии с отработанными днями каждый житель получал в конце недели в комендатуре продовольственные пайки.
«На работе в комендатуре находилась ежедневно с 5 до 6 часов вечера, т.е. в то время, когда в комендатуру приходило местное население с различными просьбами, которые я и переводила, - показывала впоследствии на следствии переводчица немецкой военной комендатуры Анна Альбрехтова (Смирнова), которая перед войной была педагогом в Русско-Высоцкой средней школе. – Я переводила просьбы местного населения. Переводила списки коренного населения пос. Ропша и отдельно списки на беженцев, проживавших в Ропше. Списки составлялись на русском языке старостой пос. Ропша Липьяйнен, а я переводила и переписывала на немецком языке. Переводила на немецкий язык доклады и отчетность старосты о проделанной населением работе».
Кстати, Альбрехтова была едва ли даже не более ревностной служительницей нового порядка, чем даже Липьяйнен. Как отмечает историк Станислав Бернев, по словам местных жителей, она всячески старалась услужить немцам, надменно, грубо относилась к местным жителям, призывала их помогать оккупационным властям, выдавать им коммунистов, евреев, партизан и советских активистов.
За свое рвение в работе на Третий рейх она даже получила от немецкой комендатуры дом, который раньше принадлежал Ропшинской прядильной фабрике. Постройка была разобрана, перевезена и вновь собрана на месте ранее сгоревшего во время бомбежки дома Альбрехтовой. Занимались этим местные жители и военнопленные…
Зимой 1942 года специальная немецко-финская комиссия, прибывшая в Ропшу, призывала жителей принимать подданство Германии или Финляндии. Тем, кого удавалось уговорить, выдавали дополнительное питание. Липьяйнен активно участвовал в этой пропагандистской акции, сам первым принял финское гражданство.
В феврале 1942 года он принял активное участие в угоне в немецкий тыл нетрудоспособных жителей Ропши. Причем обещал, что их перевезут на другую территорию, где будет лучше с питанием. На самом же деле ропшинцев отправили в Эстонию, где они находились в лагерях на грани выживания. Затем их освободили из лагерей и объявили: мол, идите, куда хотите. Большинство людей погибло в дороге от голода и болезней…
НАКАЗАНИЕ И АМНИСТИЯ
Оккупанты оценили рвение, которое проявлял Липьяйнен на службе новой власти. Ему отремонтировали дом. Однако старостой он проработал только год. В сентябре 1942 года Липьяйнен был снят немцами с должности: его обвинили в злоупотреблениях в снабжении населения продуктами и в присвоении продовольствия. Его арестовали и заключили в гатчинский концлагерь. Правда, просидел он там недолго, всего месяц. Затем снова вернулся в Ропшу.
В 1943 года Липьяйнен с семьей, а также еще несколько финских семей Ропши были эвакуированы немцами в Эстонию, а затем в Финляндию. После войны он оказался на территории СССР. В мае 1949 года органы Министерства государственной безопасности разыскали Липьяйнена в Зеленогорске. Следствие по его делу длилось несколько месяцев. Свидетелей того, что он натворил в Ропше, было предостаточно, в памяти односельчан военное лихолетье еще совсем не стерлось. В своих показаниях ропшинцы многое чего вспомнили.
Они обвиняли Липьяйнена в том, что он ограбил ропшинский рыбхоз, взяв всю имевшуюся там муку и на нее выменивал у жителей поселка хорошие вещи. «Являлся активным немецким пособником, аккуратно выполнял немецкие распоряжения, носил на рукаве белую повязку и имел пистолет наган». «Не считаясь с тяжелыми условиями, строго следил за светомаскировкой в ночное время, не разрешал собираться по несколько человек вместе или сборищ у соседей, занимался ограблением населения, а неугодных ему людей отправлял в комендатуру или лагеря».
Многие жители Ропши были уверены, что именно Липьяйнен выдал односельчанина Николая Александровича Укконена, бывшего члена партии. Вместе со всем активом Ропши тот еще до прихода немцев ушел в партизанский отряд, но в середине сентября 1941 года вернулся на лечение. И практически сразу же был арестован немцами, а после допросов убит. Немцы не разрешили жене похоронить мужа: его тело повесили на дубе у сада Ропшинской фабрики, с нацепленной табличкой «Партизан Николай Укконен». Так он провисел пять суток, после чего Липьяйнен принес жене Укконена письменное разрешение немецкой комендатуры на похороны…
Ленинградский городской суд приговорил Липьяйнена к 25 годам исправительно-трудовых лагерей. В 1955 году приговор был пересмотрен, наказание было снижено до десяти лет лишения свободы. Так что в конце 1950-х годов он уже покинул места заключения. И последний, финальный штрих: в январе 2004 года прокуратура Ленинградской области признала, что Иван Павлович Липьяйнен был осужден обоснованно и реабилитации не подлежит.
Тогда же было отказано и в реабилитации бывшей переводчицы немецкой военной комендатуры Анны Альбрехтовой. Перед самым концом оккупации она выехала в Германию, а затем вернулась в СССР - под видом насильственно угнанной в Третий рейх. Удивительное дело, но после возвращения она не побоялась обосноваться в тех местах, где ее хорошо знали и помнили. Стала учительницей в Русско-Высоцкой школе, даже больше года заведовала ею.
В июне 1947 года, выйдя замуж, Альбрехтова переехала в Ленинград. Однако она зря надеялась, что все забыто: уже в следующем году она была арестована за пособничество оккупантам. Была осуждена на 25 лет лишения свободы. В 1955 году срок ей был снижен до семи лет. По всей видимости, тогда же она вышла на свободу по амнистии…
