Наполеоновский маршал Огюст-Фредерик-Луи Вьес де Мармон в истории Франции так остался с клеймом «предатель». Известен он также как герцог Рагузский (по итальянскому названию города Дубровник – Рагуза, ныне в составе Хорватии). Так вот: с давних пор, причем именно в связи с Мармоном, слово «Рагуза» стало во Франции синонимом слова «предатель», а во французском языке появился глагол «raguser», что в переводе означает «подло предать».
БИТВА ЗА ПАРИЖ
«Он был способным дивизионным генералом, смелым и отважным воином, долгие годы доблестно сражавшимся с многочисленными врагами Франции сначала под революционными знаменами, а затем – под императорскими орлами. Его неординарные в тактическом масштабе военные дарования в наибольшей степени раскрылись в рядах республиканской армии. Однако все эти достоинства маршала были напрочь забыты соотечественниками, когда весной 1814 года он сдал противнику Париж и перешел со своим корпусом на сторону врага», – отмечает историк Владимир Сядро.
Под врагом подразумеваются объединенные силы антинаполеоновской коалиции союзников, прежде всего – русские войска. Так что России поступок, совершенный Мармоном, конечно, был на пользу. А французам?
Итак, в чем же состоит предательство Мармона? 31 марта 1814 года он, вместе с маршалом Мортье, подписал договор о сдаче Парижа союзникам и отвел свои войска в Нормандию, из-за чего был обвинен в измене. Хотя современные историки, про прошествии двух веков, изучив документы и мемуары, отмечают: предателем родины он не был, если кому и изменил, то только Наполеону, да и в этом поступке была такая масса нюансов, что каждый из них требует отдельного расследования.
Впрочем, давайте по порядку. Мармон принадлежал к числу достойных, но не самых успешных полководцев. С 1796 года он был адъютантом Наполеона, сопровождал его в Египет и Сирию, участвовал почти во всех наполеоновских войнах. За победу над австрийцами при Цнайме в 1809 году стал маршалом. Спустя два года был назначен главнокомандующим французскими войсками в Португалии, но там его постигла неудача: он был разбит Веллингтоном и тяжело ранен при Саламанке в июне 1812 года. В походе на Россию Мармон не участвовал, но принимал участие в боевых действиях, когда русская армия в 1813 году отправилась в освободительный поход по Европе.
Больше года длился тот поход, причем нередко с переменным успехом, пока все-таки объединенные войска союзников не подошли к французской столице. Некоторые исследователи утверждают, что падение Парижа было предрешено, и действия Мармона уже особой роли не играли. Сам маршал так вспоминал о настроениях, царивших в Париже весной 1814 года: «Жители Парижа, в частности, мечтали о падении Наполеона: об этом свидетельствует их полное безразличие в то время, как мы сражались под его стенами».
Мармон в конце своей жизни дал подробный анализ сражению в столице, которое, по его мнению, впоследствии стало поводом для фальсификаций. «Шесть раз мы теряли, но семь раз вновь захватывали важные пункты на нашем фронте, в том числе башни Брюйерского парка. Генерал Компан слева от Бельвиля с таким же успехом отбивал все атаки, направленные на Пантен. Наконец, противник, информированный пленными о нашей малой численности, понял, что у нас нет никакой возможности для серьезной атаки, и начал разворачивать огромные силы. С высот Бельвиля можно было видеть новые прекрасные колонны, двигавшиеся на все наши позиции и переходившие через канал в направлении Монмартра…».
Как отмечают историки, силы Мармона и противника были катастрофически не равны, французские солдаты и офицеры измучены постоянными сражениями и переходами. В таких условиях сопротивление было практически бесполезным и только усугубляло ситуацию. К тому же Наполеон с главными силами армии находился далеко, и ждать помощи было просто неоткуда.
«РОТА ИУДЫ»
Сам Мармон утверждал, что его непосредственный начальник Жозеф Бонапарт дал ему право вступать в переговоры с противником. Мармон отмечал: «Меня обвиняют в сдаче врагам Парижа, хотя оборона этого города была предметом всеобщего удивления. С жалкими остатками войск я сражался против объединенных сил союзных армий; в течение восьми часов я сопротивлялся на наспех подготовленных позициях, где всякая оборона была невозможна, с восемью тысячами солдат против сорока пяти тысяч; и этот военный подвиг, такой славный для тех, кто принимал в нем участие, осмеливаются назвать предательством!».
Увы, дальнейшие события убеждали современников, что Мармон предал Наполеона в пользу Бурбонов. По крайней мере внешне все выглядело именно так. Самому Мармону было очень горько сознавать, что в глазах многих – и роялистов, и бонапартистов – он выглядел как человек, продавший свою честь. Но обратного пути уже не было. Людовик XVIII, придя к власти, 4 июня 1814 года возвел маршала Мармона (он же герцог Рагузский) в сан пэра Франции и в должность капитана 6-й роты Королевских телохранителей. Недоброжелаители называли вверенное его подразделение «ротой Иуды».
Нетрудно понять, что высадка Наполеона в заливе Жуан 1 марта 1815 года и его движение на Париж (знаменитые сто дней, закончившиеся разгромом при Ватерлоо!) совершенно не обрадовала Мармона. Ему ничего не оставалось делать, как занять сторону короля. Тот в ночь с 19 на 20 марта Людовик XVIII покинул Париж, а вместе с ним отбыл и Мармон в качестве капитана роты телохранителей.
Можно быть уверенным, что в данном случае Мармон принял правильное решение, поскольку, прибыв в Париж, Наполеон обвинил герцога Рагузского в предательстве и провел реорганизацию генералитета. Он вычеркнул его из списка маршалов… А когда Людовик XVIII снова вернулся к власти, Мармон в августе 1815 года был удостоен чести стать одним из четырех генерал-инспекторов Королевской гвардии.
И еще один любопытный факто: именно Мармон представлял Францию на церемнии коронации российского императора Николая I в 1826 году – в качестве чрезвычайного представителя Французского королевства. «Эта миссия была одной из самых приятных в моей жизни», – признавался Мармон. Его сопровождала свита из трех генералов и 12 офицеров; личным секретарем Мармона был поэт Ж.-Ф. Ансело.
Во время пребывания в Москве Мармон дал бал, вызвавший всеобщее восхищение. На обратном пути Мармон посетил поле Бородинской битвы, затем – ключевые для войны 1812 года Смоленск и берега реки Березины…
Обвинение в измене уже не звучало, да и историки нередко отмечают, что маршала Мармона просто сделали «крайним». И едва ли не первым из тех, кто обвинил Мармона в предательстве и измене, был сам Наполеон, которому нужно было оправдаться за свое поражение.
«Я ХОТЕЛ СПАСТИ ФРАНЦИЮ ОТ РАЗРУШЕНИЯ»
Современный российский историк Сергей Нечаев отмечает, что сам Наполеон обвинил Мармона в измене в своем знаменитом обращении к народу Франции, сделанном 1 марта 1815 года в бухте Жуан. Наполеон утверждал, что в ходе кампании 1814 года на территории Франции ему сопутствовал успех, что армии союзников были обескровлены и отрезаны от источников снабжения, что они непременно нашли бы свою могилу на бескрайних французских просторах, если бы не «предательство герцога Рагузского, сдавшего врагу столицу и дезорганизовавшего армию». Эта измена «изменила судьбу войны». Слова Наполеона были подхвачено, обрастая при этом многочисленными деталями и нюансами.
В ответ на Жуанское обращение Наполеона Мармон пытался парировать: «Обвиняя меня, император хотел спасти свою славу, мнение о своих талантах и честь солдат. Ради чести солдат ничего не нужно было делать: она никогда еще не проявлялась так блестяще, как в эту кампанию; но что касается его лично, то он не сможет обмануть ни одного беспристрастного человека, ибо невозможно никак оправдать череду действий, ознаменовавших собой последние годы его владычества. Он обвиняет меня в предательстве! Но я хочу спросить, какова же цена за это?
Я с презрением отбрасываю все те отличия, данные мне, которые были даны всей армии. Но имел ли я какие-то особые привязанности к роду Бурбонов? И откуда они могли быть у меня, если я появился на свет лишь немногим раньше того, как они закончили управлять Францией?.. На чем же основаны мои действия? На горячей любви к родине, которая всю мою жизнь поглощала мое сердце и все мои мысли. Я хотел спасти Францию от разрушения; я хотел сберечь ее от махинаций, которые могли привести ее к разорению; махинаций, являвшихся плодами странных иллюзий и гордыни, часто возникавших в Испании, России и Германии, которые могли привести к ужасной катастрофе…»
В мемуарах Мармона говорится: «Я много лет был связан с Наполеоном, и все эти изматывавшие его несчастья вновь стали пробуждать во мне ту самую старую привязанность, которая раньше всегда перевешивала все остальные чувства. Однако, переживая за свою страну и будучи в состоянии повлиять на ее положение, я чувствовал потребность спасти ее от полного разрушения…
Я видел крах Наполеона, моего друга, моего благодетеля, и крах этот был неизбежен, так как все средства обороны оказались исчерпанными».
«ЕСТЬ ЛЮДИ, НАМНОГО БОЛЕЕ ВИНОВНЫЕ»
Вообще, в исторических источниках можно встретить любопытную заочную полемику между Мармоном и Наполеоном. Такое впечатление, что до конца своих дней Мармон (точнее, его действия при осаде Парижа) не давали покоя Наполеону. Последний обвинял маршала в измене, тот отвергал обвинение и пытался оправдаться.
В 1816 году, будучи уже в ссылке на острове Святой Елены, Наполеон так отозвался о Мармоне Эммануэлю Лас-Казу, который был его секретарем в изгнании: «Он был самым посредственным из всех командующих… Выращенный в моем лагере, вскормленный в моем доме, женившийся благодаря мне, пресыщенный почестями и богатством, он стал одним из самых известных людей во Франции, по крайней мере, одним из самых воспитанных и достойных. Его амбиции дали ему повод мечтать о большем, чем он мог иметь… Он забыл, что обязан всеми почестями престижу национальной кокарды, которую втоптал в грязь для того, чтобы стать ровней с предателями, против которых он сражался в течение 25 лет! Вот участь монархов: они рождают неблагодарных людей…».
На том же острове Святой Елены личный врач Наполеона Барри Эдвард О’Меара записал такие слова Наполеона: «Мармон останется пугалом для потомства. Пока будет существовать Франция, при имени Мармон люди будут вздрагивать от ужаса. Он чувствует это и, без сомнения, теперь превратился в самого жалкого человека, который только может существовать на свете. Он… кончит свою жизнь как Иуда».
Нет, Мармон не кончил свою жизнь как Иуда. Хотя судьба уготовала ему еще одно испытание. Когда в июле 1830 года в Париже вспыхнула революция, Мармон командовал Королевской гвардией. Маршалу удалось разогнать бунтовщиков, но сломить массовое сопротивление парижан он не смог. Мармон не мог допустить мысли, что его снова могу обвинить в измене. Но события развивалась таким образом, что ему пришлось принять группу вождей парламентской оппозиции, которые выразили требования недовольных парижан.
«Больше всего герцог Рагузский был подавлен фактом борьбы против собственного народа, парализован сознанием собственной непопулярности и боязнью показаться власть предержащим неверным, – отмечает историк Владимир Сядро. – Как метко сказал Шатобриан, на Мармона давила фатальная тяжесть его имени. 6 августа 1830 г. маршал оценивал собственное положение в письме к некоей даме: «Видели ли вы когда-либо что-нибудь подобное: сражаться против своих граждан вопреки своей воле; причинять им зло и, наконец, уступить… И еще это несправедливое мнение, которое воцарилось по отношению ко мне! Но моя совесть чиста».
Похоже, что всю жизнь, прошедшую после парижских событий 1814 года, Мармон положил на то, чтобы доказать всем, что он не изменник. Впрочем, сошлемся снова на слова Наполеона. Он сказал их своему спутнику по острову Святой Елены Шарлю-Тристану Монтолону: «Весь мир смотрит на Мармона как на предателя, но есть люди, намного более виновные, чем он».
