Коллаж Ирины МАКСИМЕНКО
В коллекции Российского государственного архива древних актов (РГАДА) в Москве хранится уникальная рукопись – описание «в лицах» свадьбы царя Михаила Федоровича с Евдокией Лукьяновной Стрешневой. Этому событию предшествовали три неудачные попытки женитьбы и один кратковременный брак.
КОЗНИ ИНОКИНИ МАРФЫ
Когда в 1616 году Михаилу Федоровичу, первому из царей династии Романовых, тремя годами ранее избранному на русский престол Земский собором, исполнилось двадцать лет, его мать, инокиня Марфа Ивановна (в миру Ксения Иоанновна Романова) Марфа решила женить его. И, естественно, взяла дело в свои руки, определив для сына одну из представительниц рода Салтыковых. Однако Михаил проявил своеволие и спутал все планы: на смотринах он обратил внимание на боярышню Марию Ивановну Хлопову - дочь рядового дворянина, приближенного ко двору.
Царскую невесту с родней поселили во дворце и даже нарекли новым именем Анастасия - в память о первой жене Ивана Грозного. Однако Салтыковы, родственники царя со стороны матери, сделали все, чтобы расстроить свадьбу: они выдали обычное желудочное расстройство Марии за неизлечимую болезнь. Когда внезапно девушка захворала, осмотревшие ее придворные доктора Валентин Бильс и лекарь Балсырь выдали заключение: «Плоду и чадородию от того порухи не бывает».
Михаил Салтыков донес царю Михаилу, что лекарь Балсырь признал болезнь невесты неизлечимой. Инокиня Марфа потребовала, чтобы Марию удалили. В результате Марию вместе с бабкой, теткой и двумя дядями Желябужскими, разлучив с родителями, отправили в Тобольск. Но Михаил Федорович продолжал получать известия о здоровье бывшей невесты...
В 1619 году вернулся из плена отец царя, митрополит Филарет, он был посвящен в патриархи. С его появлением влияние матери – инокини Марфы - на Михаила заметно уменьшилось. Филарет не согласился с бывшей женой и осудил сына за малодушное поведение в отношении невесты. Марию Хлопову с родственниками в 1619 году перевели в Верхотурье, а в 1621 году — в Нижний Новгород, где она была поселена на выморочном дворе Кузьмы Минина. Но на браке сына с бывшей невестой Филарет не настаивал.
Как всегда бывало, царский брак – дело государственной важности, важнейшее средство внешней политики. Как отмечает историк О.Н.Миронова, Филарет рассматривал брак своего сына как возможность возвысить новую династию и тем самым укрепить положение возрождавшейся России в глазах европейских государств.
Патриарх решил сосватать Михаилу литовскую принцессу, но тот отказался. Тогда послали одного московского немца в Дрезден для тайного сбора информации о саксонских принцессах. Его деятельность оказалась безуспешной. Затем взоры московского двора были направлены на Данию. Филарет предложил посвататься к Доротее-Августе - племяннице датского короля Кристиана IV. Летопись сообщает, что король отказался, сославшись на то, что его брат, принц Иоанн, приезжал сватать царевну Ксению и, по слухам, был уморен отравою.
ДРУЖИТЬ ПРОТИВ ПОЛЬШИ
В 1622 году московские правители решили попытать счастья в Швеции: туда был отправлен переводчик Елисей Павлов с тайной грамотой к королю Густаву II Адольфу. В грамоте высказывалось предложение выдать за Михаила Федоровича свояченицу Густава-Адольфа, маркграфиню Екатерину, дочь курфюрста Бранденбургского. Получив положительный ответ Густава-Адольфа, в 1623 году в Швецию отправили переводчика Андрея Англера для продолжения тайных переговоров о сватовстве.
Как отмечает О.Н.Миронова, в Российском государственном архиве древних актов сохранились два дела, рассказывающих о посольствах 1622 и 1623 годов. В первом из них содержатся грамоты «о причиняемых от его королевских подданных российским обидах и о перебежчиках». Эти документы, скорее всего, служили формальным поводом для посольства, лишь прикрывая основную цель – подготовку сватовства. Вопросы о перебежчиках были обычным делом в русско-шведских отношениях после заключения в 1617 году Столбовского мирного договора, они сопровождали любое посольство, но при этом никогда не были главными во время переговоров, поскольку в основном решались в переписках воевод пограничных городов.
Второй документ сообщал о поездке в гонцах переводчика Андрея Англера с грамотой от царя Михаила Федоровича, «извещающей желание свое вступить в супружество» с Екатериной бранденбургской.
Выбор в качестве будущей жены свояченицы шведского короля Екатерины был не случайным. После заключения Столбовского мирного договора в русско-шведских отношениях наметилось определенное потепление. Россия и Швеция имели общего врага – Речь Посполитую, и междинастический брак мог сыграть важную в создании военного союза.
Тем более, что возможность создания русско-шведского союза была закреплена в 33-м пункте Столбовского договора, где говорилось, что Россия и Швеция могут заключать союз «против короля Польши Сигизмунда, всего Польского королевства и Великого княжества Литовского на условиях, которые покажутся наилучшими обоим великим государям».
И, наконец, Екатерина была протестанткой, а следовательно, ей не грозило повторить судьбу Марины Мнишек, принадлежавшей к столь ненавистной в русском обществе первой половины XVII века католической вере...
«...НИКОГДА НЕ БЫВАЛИ И ВПРЕДЬ ТО БЫТЬ НЕ МОЖЕТ»
Переговоры о сватовстве велись только напрямую с королем Швеции. В грамоте царя 1623 года подчеркивалось, что Елисей Павлов объявил о сватовстве в «тайной комнате» Густава-Адольфа. В секретной грамоте гонца Елисея Павлова говорилось, что Михаил Федорович, достигнув «мужескаго возраста», хочет сочетаться законным браком с княжной Екатериной и «тем еще сильнее укрепить и утвердить прежнюю любовь между ими, государями, и между Русским и Шведским государствами».
Шведский король Густав-Адольф отреагировал на предложение с большим энтузиазмом. В ответной грамоте он писал, что «принимает то с любовью и, если суждено Богом, желает и будет помогать царскому величеству в его начатом деле». Однако он признавал, что «не имеет полной воли над высокороженной княжной» и не может дать ответ на предложение Михаила Федоровича «без ссылки с ея близкими родными». При этом король выражал надежду, что они дадут согласие.
Увы, камнем преткновения оказался вопрос вероисповедания. Густаф-Адольф от имени родственников Екатерины настаивал на том, чтобы княжна и ее слуги остались в протестантской вере, а также на том, чтобы у них была возможность «вольно держать свое пенье и службу в кирках своих».
Правительство царя Михаила Федоровича никак не могло пойти на такие уступки. В грамоте, которую привез Андрей Англер, указывалось: «для любви и крепкого союза» Екатерина должна быть «с ним, государем, в одной православной христианской вере», а значит, ей следует принять «святое крещение», так как «без этого начального и главного дела их государскому законному супружеству статься невозможно: потому что нашей православной христианской вере греческого закона у иных вер рознь многая».
В грамоте написано, что «двух вер великие государи наши с супругами никогда не бывали и впредь то быть не может».
Кроме того, шведскому королю было отказано в строительстве храмов для совершения службы Екатерины и ее ближних людей, так как «костелы в Московском государстве и иных вер не бывали николи и впредь тое статися не может, потому что то нашей православной вере противно».
В ответной королевской грамоте, привезенной Андреем Англером, написано, что Густав-Адольф «хочет то видети что б такое… совокупление збылося», и он желает с Михаилом Федоровичем «быти в своячистве и в ближнем приятельстве», а также надеется, что «от того родитца много всякого добра… и от того будет их недругом страсть и погибель». Однако шведский король продолжал настаивать на своих требованиях.
Другим требованием, которое выдвинул Густав-Адольф, являлось предоставление Екатерине «особых почетных мест». Еще в 1622 году шведский король в ответной грамоте указывал: если Екатерине и ее людям «даны будут особые почетные места и города с уездами, и польский король, которому, конечно, не понравится этот брак, не будет допущен до ссоры с подчиненным ему бранденбургским курфюрстом».
Русская сторона была не согласна выполнять эти требования. В итоге Русское великое посольство так и не отправилось в Швецию. Договориться в вопросе о сватовстве не удалось...
«НЕ ОСТАНУСЬ Я В ЦАРСТВЕ ТВОЕМ»
После неудач при иностранных дворах царь Михаил Федорович вновь вспомнил о Марии Хлоповой. Он заявил родителям: «Сочетался я по закону Божию, обручена мне царица, кроме нея не хочу взять иную». Инокиня Марфа вновь обвинила девушку в болезни. По приказу патриарха Филарета провели дознание: были допрошены родители Марии, врачи, лечившие ее.
Врачи Бильс и Балсырь были отправлены в Нижний Новгород, чтобы вновь осмотреть невесту. Они освидетельствовали Марию-Анастасию, допросили родных, духовника и пришли к единому мнению, что она здорова. После дознания заговор Салтыковых был раскрыт. Михаила и Бориса отправили в свои вотчины, старицу Евникию (наперсницу Марфы) сослали в Суздальский монастырь.
Царь вновь собирался жениться на выбранной девушке. Но непреодолимой преградой стала мать - инокиня Марфа. Она пригрозила сыну: «Если Хлопова будет царицей, не останусь я в царстве твоем». Через неделю после опалы Салтыковых Иван Хлопов получил царскую грамоту: «Мы дочь твою Марью взять за себя не изволим»...
18 сентября 1624 года Михаил Федорович, наконец, женился. Его избранницей стала Мария Владимировна Долгорукая, дочь боярина князя Владимира Тимофеевича Долгорукого, служба которого сопровождалась неудачами. При том, что князь происходил из древнего рода потомков черниговских князей — Рюриковичей.
Инициатива в выборе невесты принадлежала матери царя. Тот, по сообщению источников («аще и нехотя, но матери не преслушав»), подчинился ее воле. Однако супруга заболела на следующий день после свадьбы и спустя четыре месяца, 7 января 1625 года, скончалась. По ходившим тогда слухам, ее «испортили»...
По всем правилам, полагался годичный траур, который был соблюден. В 1626 году царю Михаилу Романову шел уже тридцатый год, и он был бездетный вдовец. Для новых смотрин привезли шестьдесят красавиц из знатных семей.
Царю приглянулась дочь мещовского дворянина Лукьяна Стрешнева Евдокия Стрешнева - «красотой, обходительностью и кротким нравом». Появление во дворце представителей младшей ветви провинциального рода Стрешневых не могло усилить ни одну из придворных партий и, видимо, всех устроило.
ПИРОВАЛИ В ПАЛАТЕ
С благословения царских родителей, патриарха Филарета и инокини Марфы Ивановны, о предстоящей свадьбе было объявлено 29 января 1626 года. За три дня до венчания Евдокию Лукьяновну ввели в царские хоромы и нарекли царевной.
Торжественное бракосочетание состоялось в Московском Кремле 5 февраля 1626 года. После ранней обедни Михаил Федорович приехал за благословением к своему отцу, патриарху Филарету. Он благословил молодых образом Корсунской Божьей Матери в серебряном окладе, после чего жених сначала помолился в Успенском соборе, а затем просил благословения у своей матери.
В это время Евдокия готовилась к торжеству в «царицыных хоромах». Венчание прошло в Успенском соборе, откуда жених верхом, а невеста в санях отправились в Грановитую палату, где и был устроен свадебный пир. Все эти события отображены в рукописи, хранящейся в РГАДА.
Как отмечают историки, Евдокия Лукьяновна по своему положению во дворце и времяпрепровождению мало чем отличалась от большинства цариц XVI–XVII веков. Ее жизнь составляли молитвы в горнице и домовой церкви, частые выезды на богомолье в окрестные монастыри в закрытом экипаже, в сопровождении множества «боярынь», с раздачей милостыни нищим, праздничные или семейные застолья.
К царице не допускали иностранных послов и собственных подданных, не относившихся к придворной челяди. Однако по большим церковным праздникам царица принимала патриархов с духовенством (в присутствии царя) и «приезжих боярынь», приглашавшихся по особым спискам.
Семейный союз царя Михаила Федоровича и Анастасии продолжался девятнадцать лет. Родилось десять детей, из них только четверо дожило до взрослого возраста, и в их числе – появившийся на свет в 1629 году наследник престола Алексей Михайлович, будущий отец императора Петра Великого.
