Имя Михаила Илларионовича Кутузова незыблемо в пантеоне героев нашего Отечества. Однако в свое время не у всех отношение к нему было почтительное. Некоторые считали, что он изменник, отдавший Москву на разграбление… Обвинение нередко звучало (да и сегодня можно подобное услышать) следующим образом: зачем надо было добровольно сдавать Москву? Неужели нельзя было организовать ее оборону, как предлагали на знаменитом совете в Филях многие военачальники?
ДАНТОВО ЗРЕЛИЩЕ
Как указывают историки, протокола совета в Филях не велось, поэтому о том, что на нем происходило, можно судить только по личным воспоминаниям и письмам. Как известно, на совете было принято решение оставить Москву без нового сражения, однако мнение это было вовсе не единодушным.
Генерал Беннигсен заявил, что оставление Москвы делает бессмысленным кровопролитие в Бородинском сражении, что сдача священного для русских города подорвет боевой дух солдат, велики будут и материальные потери. Он предложил перегруппироваться и без проволочек атаковать армию Наполеона.
Предложение Беннигсена поддержали Ермолов, Коновницын, Уваров и Дохтуров. Они предлагали задержать противника у Москвы, потянуть времени, дождаться подхода резервов, наступления морозов, которые бы решили участь армии Наполеона, не укомплектованной должным образом, чтобы воевать в условиях холодов.
Однако Кутузов принял другое решение: не давая сражения, поскольку, по его мнению, позиции под Москвой были неудачны, оставить первопрестольную. Как он заявил (и эти слова впоследствии вошли во все книги и учебники), «с потерей Москвы не потеряна ещё Россия». Хотя, конечно, очень для многих сдача Москвы воспринималась как катастрофа…
Для москвичей отступление армии и вовсе стало шоком. Ведь спустя четыре дня после Бородинской битвы, 30 августа 1812 года, в очередной афише московского градоначальника Федора Ростопчина говорилось, что Кутузов «Москву до последней капли крови защищать будет; и готов хоть в улицах драться». «Вы братцы! – сообщалось далее, - не смотрите на то, что присутственные места закрыли; дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся!».
Последствия сдачи Москвы, действительно, оказались катастрофическими. Как известно, как только французы вступили в город, начался страшный пожар, бушевавший несколько дней. Как отмечает историк Александр Мартин, костры зажгли и отступавшие войска, и уезжающие жители, далее пламя распространилось «по приказу» Кутузова, велевшего поджечь продовольственные склады, и разошлось благодаря кострам французов и сухой, ветреной погоде…
«Масштаб катастрофы в Москве был ошеломляющим, - отмечает историк Александр Мартин. - За последние несколько веков ни один европейский город сопоставимого размера не пострадал от войны так ощутимо. Более двух третей жилых зданий лежали в руинах. Крестьяне, мобилизованные полицией, собрали разлагающиеся останки 11 955 человек и 12 360 лошадей, и, как вспоминал один из очевидцев, «полиция в продолжении нескольких недель жгла их на берегу реки и сметала пепел в воду». Это поистине Дантово зрелище люди долго не могли забыть…»
«СМИРИТЬ СЕБЯ ОТ БУРЬ МИРА И ВЕКА»
Одним словом, цена решения, принятого Кутузовым на совета в Филях, была чрезвычайно высокой. Впоследствии, объясняя решение Кутузова сдать Москву (а иначе как изменой и предательством его недоброжелатели это не объясняли), причину находили в том, что Михаил Илларионович Кутузов с давних пор был масоном. А потому, мол, его действия и поступки были направлены в пользу интересов тайной ложи, а не российского государства.
Кутузов, действительно, был масоном. Еще в 1776 году в баварском Регенсбурге он вступил в масонскую ложу «К трем ключам». Впоследствии стал членом лож «Сфинкс» и «Трех знамён» в Москве, участвовал в собраниях масонов Петербурга, Франкфурта и Берлина. Достиг высших степеней посвящения, среди «вольных каменщиков» имел кличку «Вечнозеленый лавр», поскольку при посвящении в 7-ю степень шведского масонства получил орденское имя «Зеленеющий лавр» и девиз «Победами себя прославить».
Как говорил сам Кутузов, в масонство он пришел, чтобы «смирить себя от бурь мира и века». Но было ли участие в масонстве причиной решений Кутузова как военачальника?
Генералиссимус Александр Суворов, научивший Кутузова военному искусству, тоже, кстати, был масоном. Впрочем, тогда масонство было исключительно распространено в русской армии, особенно в гвардии и на флоте. Чуть ли не две трети офицеров состояло в масонских ложах. Как отмечают некоторые исследователи, масоны считали Наполеона демоном властолюбия и насилия, поскольку он попрал мир и спокойствие, которыми были целью «вольных каменщиков». Поэтому борьбу против этого зла масоны считали своим священным долгом.
«ПЕРЕХИТРИТЬ НАДЕЮСЬ!»
Военные историки отмечают: Кутузов был осторожным и предусмотрительным стратегом, стремился перестраховаться как только возможно. Его любимый афоризм гласил: «Отступление не есть поражение». Он не терпел риска, предпочитая хитрый маневр скоростным действиям. Ему приписывали афоризм: «Победить не берусь, перехитрить надеюсь!».
Екатерина II называла Кутузова «моим генералом»: почти вся его военная карьера прошла при государыне императрице, к моменту восшествия которой на престол он был всего лишь поручиком. Военную службу Кутузов совмещал с дипломатической. С 1793 года он был русским послом в Константинополе. «Дипломатическая кариера сколь ни плутовата, но, ей-богу, не так мудрена, как военная, ежели ее делать как надобно» – писал он жене.
Английский генерал Вилсон, живший некоторое время в Петербурге и наблюдавший придворную жизнь, в своих «Дневниках и письмах 1812 – 1813 года» давал такую характеристику Кутузову: «Любитель наслаждений, человек обходительный и с безупречными манерами, хитрый, как грек, умный от природы, как азиат, но в то же время европейски образованный, он для достижения успеха более полагался на дипломатию, нежели на воинские доблести, к коим по причине возраста и здоровья был уже не способен».
Вернемся, впрочем, в чуть более ранние времена. В 1805 году Кутузов возглавил войска антинаполеоновской коалиции. И уже тут применил, условно говоря, «московский маневр»: дабы сберечь армию, Кутузов решил отдать французам Вену и с арьергардными боями отступить на левый берег Дуная. Затем случилось поражение русской армии (вместе с союзниками) под Аустерлицем. Кстати, Кутузов оставался верен себе: он был противником этого генерального сражения, предлагал отступать, растягивая фронт и дожидаясь резервов…
Во время войны с Турцией, начавшейся в 1809 году, Кутузов снова предпринял свой излюбленный прием: предоставлял противнику возможность произвести иллюзорную победу, а затем заманивал в ловушку. Кутузов оставил Рущук и отошел на левый берег Дуная, заманивая турок. Маневр удался и, не выдержав испытаний зимы, окруженная вражеская армия была вынуждена сдаться.
В начале кампании 1812 года Кутузов был фактически в почетной отставке. Историки считают, что император Александр I не доверял ему. Возможно, в том числе и потому, что Кутузов имел отношение к заговору против его отца, императора Павла, и таким образом знал о неблаговидной роли самого Александра во всей этой истории.
Тем не менее, в критической ситуации 1812 года император был вынужден вспомнить о Кутузове. Военачальники приняли назначение Кутузова без особенного восторга. Барклай-де-Толли был самолюбив и обидчив, Багратион тоже видел себя главнокомандующим и не верил, что Кутузов способен к наступательным действиям. Кутузов, действительно, продолжил тактику «скифской войны», продолжил отступать.
Кутузов следовал ещё более радикальному плану отступления, чем Барклай. И оставление Москвы было одним из его пунктов. Он полагал, что огромный пустой город мог бы стать капканом для «Великой армии». Однако сдать первопрестольную без сражения Кутузов не мог, на этом настаивали военачальники. Впрочем, наверное, если бы у Кутузова была возможность, он бы предпочел избежать этой битвы.
Как утверждал впоследствии военный исследователь Антон Керсновский в «Истории русской армии», «Бородинское сражение оказалось преждевременным. С ним поторопились на два месяца. Его следовало дать ни в конце августа, а в конце октября, когда французская армия была в достаточной степени подточена изнутри. Имей Кутузов тогда в строю те десятки тысяч, что погибли бесцельно в бородинском бою, будь жив Багратион — генеральное сражение было дано где-нибудь под Вязьмой — и тогда не ушел бы ни один француз, а Наполеон отдал бы свою шпагу Платову...».
Современники ставили в вину Кутузову и то, что он медлил даже после того, как армия Наполеона покинула Москву и стала отступать. Дважды, в сражениях под Вязьмой и у Красного, Кутузов упустил возможность отрезать и уничтожить несколько французских корпусов. А после битвы под Красным Кутузов-де вел русские войска нарочито медленно, наращивая свое отставание от главных сил Наполеона.
ЧИЧАГОВ СПАС НАПОЛЕОНА?
Согласно плану, составленному в Петербурге с участием Александра I, французскую армию надлежало «искоренить до последнего» на Березине усилиями трех соединившихся армий – Кутузова с востока, генерала Витгенштейна с севера и адмирала Чичагова с юга. Успех представлялся совершенно очевидным. Если бы три армии соединились на Березине, численность наших подразделений была бы в два с лишним раза больше, чем французских. Чичагов занял ключевой пункт на Березине – город Борисов, тем самым замкнув кольцо окружения противника с юга, однако армии Витгенштейна и Кутузова не пришли вовремя к Березине.
В результате значительная часть армии Наполеона смогла переправиться через обледеневшую Березину и ушла за границу. В российском обществе возникла волна недоумения и разочарования. Виновным объявили адмирала Павла Чичагова. Об этом однозначно говорили рапорты фельдмаршала Кутузова императору Александру I.
Историки отмечают, что к Чичагову у Кутузова был, что называется, «личный счет». Дело в том, что за полгода до начала войны 1812 года Александр I, недовольный медленным течением переговоров по заключению мира с турками, решил сменить Кутузова на посту главнокомандующего армией адмиралом Чичаговым. До царя дошли жалобы на моральное разложение, коррупцию и воровство в Дунайской армии. Кутузов подчинился решению императора, однако свой гнев перенес на адмирала Чичагова.
Современники отмечали, что Кутузов не прощал личных оскорблений. Недаром его жена Екатерина Ильинична, статс-дама Императорского двора, после Березины во всеуслышание заявила: «Витгенштейн спас Петербург, мой муж Россию, а Чичагов – Наполеона».
Тем временем военачальники вовсе не были уверены в вине Чичагова. Генерал Беннигсен, исполнявший обязанности начальника Главного штаба русских армий, в своих «Записках» отмечал: «Самые беспристрастные судьи вынуждены будут признать, что адмирал Чичагов менее виновен, нежели все прочие начальствующие лица армии, так как он один в точности исполнил все данные ему предписания и приказы, он один был на своем месте, то есть на Березине, преграждая путь французской армии…».
22 декабря 1812 года в Вильну прибыл Александр I, желавший возглавить победоносную войну. Однако Кутузов сомневался, будет ли выгодна России решительная гибель Наполеона, полагая, что этой гибелью воспользуются для своей пользы англичане, австрийцы и пруссаки.
«Я нисколько не уверен, что полное уничтожение империи Наполеона было бы уже таким благодеянием для света, - цитируют обычно строки из письма Кутузова англичанину Вилсону. - Его наследство досталось бы не России и не какой-либо иной континентальной державе, но той державе, которая уже и теперь владычествует на морях и чье господство сделалось бы тогда невыносимым».
«И не только трудно и опасно было, по мнению Кутузова, затевать новую войну с Наполеоном, но и вовсе это не нужно, - отмечал историк Евгений Тарле в своей книге «Нашествие Наполеона на Россию». - Русский народ отстоял себя, победил непобедимого, добыл себе бессмертную славу. Зачем освобождать и усиливать этим англичан и немцев, соседей, а потому возможных опасных врагов в будущем?».
