Коллаж Ирины МАКСИМЕНКО
«Я долго сидел и смотрел на твой портрет… Как хорошо, что он со мной. Потом вынул твою фотографию и поцеловал ее. Я достал альбом со всеми фотографиями Лив и твоими. Милая, удивительная наша малышка Лив! И я просто заболел от тоски по тебе, дорогая моя Ева-лягушечка. Здесь, в моей маленькой каюте, меня окружают воспоминания о тебе, и я еще много раз часами буду мечтать о тебе. Любовь светится в каждой строчке, в каждом слове твоих писем, и они находят отклик глубоко-глубоко во мне». Ученый Фритьоф Нансен написал эти трогательные строки из путешествия своей жене Еве, целью которого было достичь Северного полюса.
Фритьоф Нансен и его жена Ева в Петербурге.
Иллюстрация из журнала «Нива», 1898 г.
ЕВА ИЗ СУГРОБА
Вскоре Ева Нансен прочитала в английских газетах о том, что экспедиция ее мужа погибла. Затем норвежская пресса опровергла это сообщение. Слухи доходили самые разные: и о том, что Фритьоф со всей экспедицией сгинул во льдах, и о том, что он добрался до полюса и открыл новую землю. Но подтверждений не было ни тому, ни другому. Позже она признавалась мужу, в эти дни ее охватывало отчаяние, она даже подумывала о самоубийстве, и только маленькая дочь удержала ее от этого рокового шага…
Первая жена Нансена, дочь священника и одновременно одного из самых известных зоологов Норвегии профессора Микаэля Сарса, была певицей, исполнительницей романсов. Их первая встреча произошла в феврале 1888 года.
«Однажды Фритьоф возвращался с лыжной прогулки в Нурмарке и вдруг заметил пару лыж и белый от снега зад, торчащий из сугроба, – описывала ту встречу Лив Нансен, дочь Фритьофа и Евы. – Из любопытства он остановился. Из сугроба показалась вся залепленная снегом голова, и на него глянули большие черные глаза. Это была Ева. Они представились друг другу, немного посмеялись и разошлись – каждый своей дорогой. Вот и вся встреча».
А вот как передавал этот эпизод сам Нансен, блестящий лыжник и конькобежец: «Только взметнулось в воздух облако серебристого инея. Я бросился на помощь коллеге. Не мог удержаться от смеха, глядя на две ноги, беспомощно молотящие воздух. Лыжник целиком и полностью глубоко застрял в сухом пушистом снегу. Я крепко схватил бедолагу за ботинок и, смеясь до слез, начал вытаскивать. А когда тот, наконец, стал на ноги, я остолбенел. Большие светлые глаза, уставившись в меня, метали молнии. Смех замер у меня на губах. Передо мной стояла стройная красивая девушка. Это была Ева».
Спустя много лет, вспоминая первые встречи и лыжные прогулки вдвоем, Фритьоф Нансен писал жене: «Ты была для меня словно свежий ветер из Мира, мне еще не известного, вдруг вошедшего в мое серое существование. Подумай, разве это – не дивный подарок судьбы, что мы тогда встретились! …Я вспоминаю первую нашу лыжную прогулку и возвращение из леса. В тот день я обедал с Харальдом Петерсеном у его зятя, мне очень хотелось пойти к вам, но я боялся показаться навязчивым. И не пошел. Как я был глуп, но теперь, пожалуй, не стоит жалеть…»
Без лыж супруги Нансены, как истинные норвежцы,
просто не представляли свою жизнь
Бесспорно, Нансена подкупало то, что Ева была своего рода образом современной «эмансипированной» женщины – независимой, сильной, свободной от предрассудков. Она с удовольствием каталась на лыжах и даже, вдохновившись народным костюмом саамов, придумала женский костюм для лыжных прогулок.
Свадьба состоялась 6 сентября 1889 года. «Они с отцом были очень разные – и внешне, и внутренне, – вспоминала Лив Нансен. – Но они оба были художниками, личностями прямолинейными и сильными. Оба не терпели неправды и мелочности, оба любили природу – лес, горы, любили друг друга».
В качестве свадебного путешествия молодожены отправились на географический съезд в Англию, который тянулся неделю. Когда он завершился, Ева заявила: «Либо я уезжаю – либо ты проводишь время со мной!». Фритьоф отказался на время от интервью и докладов, и они провели три недели в Лондоне, а затем шесть дней в Париже.
«СЖЕЧЬ ЗА СОБОЙ ВСЕ МОСТЫ»
Ева всегда была для Фритьофа не только женой, но и верным другом и единомышленником. Недаром первый совместный Новый год был отмечен семейным лыжным походом на гору Норефьель. Ева даже собиралась отправиться с мужем на Северный полюс. В одном из писем она утверждала: «Если ты не возьмешь меня с собой на Северный полюс, я умру». Однако вскоре ее участие в походе стало просто невозможным: она ждала ребенка.
На третьем месяце случилая трагедия – выкидыш! «Ева скорбела не только об умершем ребенке. Она была огорчена тем, что останется совсем одна, когда Фритьоф уйдет в экспедицию к Северному полюсу, – писала их дочь Лив. – Ей нужен был ребенок – частичка Фритьофа, если же его не будет, то она должна быть вместе с мужем на борту “Фрама”».
И снова – несчастье: второй ребенок, мальчик, прожил всего несколько часов. 8 января 1893 года родилась дочь, которой дали имя Лив, что в перевод значило «жизнь». Ева писала подруге: «Моя дочка – настоящее утешение для меня. Она похожа на Нансена. И Спасибо за это Господу!».
Как раз вскоре после рождения дочери Нансен отправился покорять Арктику. Он был верен лозунгу, который выбрал и для своей первой экспедиции в Гренландию: «Сжечь за собой все мосты. Тогда не будет выбора. Останется только одно – пробиваться вперед, до самой победы».
Третий и окончательный старт Нансена и Йохансена 14 марта 1895 года.
Нансен – второй слева, Йохансен – второй справа
Все свои полярные подвиги Нансен посвящал только Еве – «той, которая дала имя кораблю и имела мужество ожидать». В честь Евы и Лив Нансен назвал два острова у Земли Франца-Иосифа. Правда, позднее выяснилось, что это один остров, теперь он обозначен на карте как Ева-Лив. Ошибка Нансена объяснялась вечными льдами Земли Франца-Иосифа: из-за них порой сложно определить, где кончается суша и начинается море. Ныне остров Ева-Лив административно относится к Приморскому району Архангельской области России.
Несколько недель после ухода «Фрама» Ева провела взаперти. Она писала Фритьофу: «За меня не бойся… Я знаю, ты избранник судьбы, и в один прекрасный, счастливый день ты вернешься с победой. И тогда не будет конца твоему, моему блаженству, блаженству Лив».
«Пускай нас разделяет даль, что из того? Все снова наладится, и пока наши мысли будут находить дорогу к нашим сердцам, мы всегда будем вместе. А там, глядишь, мы встретимся опять, живые и здоровые, и счастье будет безгранично. Ты ведь знаешь, я и сам не могу сказать, сколько пройдет времени, но долго ли, коротко ли придется ждать – жди смело и знай, что мы хорошо снаряжены и наверняка вернемся домой. Я совершенно спокоен в этом отношении, никакого несчастья быть не может, я уж позабочусь, и рано или поздно я вернусь», – отвечал Фритьоф Нансен жене.
Семейство Нансенов
СВЯТАЯ ТАЙНА ОТЦА
Несколько лет Ева провела без мужа, ожидая его возвращения из экспедиции. А тот, вернувшись, оказался в самом зените славы: люди по всему миру хотели видеть его с рассказом о беспримерном походе. Осенью 1897 года Фритьоф уехал в турне с лекциями по Америке. Ева сопровождать его не могла: она вновь ждала ребенка…
Постепенно Ева и Фритьоф все больше отдалялись друг от друга. В жизни Нансена появилась другая женщина, причем роман развивался практически на глазах у Евы: ее соперница Сингрун Мунте была их соседкой, женой известного художника Герхарда Мюнте. Живописец был старше своего супруги на двадцать лет: они совершили помолвку, когда ему было 37, а Сигрун, его ученице, – всего 17. Мюнте опекал свою жену как старший друг и отец, называл ее «мой маленький слабый птенчик»…
«Сигрун и Герхард совершенно не подходили друг другу – и любящий муж не понимал, как он может вдохнуть искру интереса к жизни в свою жену, которой судьба столько раз наносила тяжелые удары, – отмечает исследовательница Наталия Будур. – Зато Сигрун прекрасно себя чувствовала, отправляясь кататься на лошадях вместе с четой Нансенов, к которым часто присоединялся Герхард, правда, он любил ехать рядом с ними в коляске. Поначалу прогулки носили невинный характер. Однако Нансен был настолько привлекателен, что, судя по многочисленным свидетельствам, ему не могла противостоять ни одна женщина. Кроме того, открытый и эмоциональный Фритьоф был прямой противоположностью сдержанному и суховатому Герхарду».
Герхард, по-видимому, догадывался о неверности супруги и прекрасно знал, кто положил на нее глаз. В одной из своих акварелей к сказкам и балладам, датированных 1902–1904 годами, Фритьоф был запечатлен в образе тролля, похитившего принцессу Эрмелин…
Дочь Нансенов вспоминала: «Родители понимали, что нельзя больше расставаться так надолго и так часто, и вскоре начали подумывать, не лучше ли будет всей семьей переехать в Лондон. Но когда дошло до дела, мама из-за детей (а их в семье было пятеро) передумала. Отец не разделял ее страхов, но не хотел показаться эгоистом. Во всяком случае, ему надо было осмотреться и подыскать дом для семьи».
В начале декабря 1907 года Еве Нансен исполнилось 49 лет. Фритьоф, который в очередной раз был где-то в Европе, послал ей поздравительную телеграмму, а в ответ получил страшное известие: «Вчера прекрасно себя чувствовала, сегодня, к сожалению, сильный кашель и перебои в работе сердца. Доктор Йенссен». Спустя несколько дней она скончалась.
Перед смертью Ева попросила: «Когда я умру, сожгите мое тело, пусть ветер развеет пепел на все стороны света». «…Желание матери было выполнено, – вспоминала Лив. – Нет могилы. Никто не знает, где ее останки. Или их на четыре стороны развеял ветер, как она того хотела, или, может, они закопаны на огороде под кустом роз, который она любила. Никто не знает и никто из нас об этом не спрашивает. Это тайна отца, его святая тайна».
Сигрун Мунте, фото Фритьофа Нансена, около 1924 г.
«ОНИ ВСЕГДА БЫЛИ У МЕНЯ НА УМЕ»
Фритьоф остался вдовцом с пятью детьми на руках, младшему из которых было четыре года. Он стал отшельником, избегающим общества, отдалился даже от собственных детей, которым помогали родственники.
«Что случилось, я все еще не могу разобраться, – писал ученый. – Так немыслимо, так нелепо – о, случайность судьбы, без всякой к тому необходимости, в своей слепоте, смела, как сухую былинку, самое прекрасное создание на свете… Осталась одна пустота, и бесследно исчезло солнце, не улыбнется больше светоч, дарующий жизнь. Жизнь и борьба потеряли необходимость и смысл. Кругом серая тоска, все утратило цену, и больше всего я хочу последовать за ней и отрешиться от всей этой ненужной суеты. В этом нет смысла, но я хочу быть там, где она, где все кончается, все исчезает, быть в безмолвии Нирваны».
Тем не мене, в его жизни оставалась Сигрун Мунте, хотя Фритьоф вовсе не спешил связывать себя новыми узами брака. Он успокаивал ее: «Самое главное – что мы любим друг друга, и не стоит себя волновать другими обстоятельствами. Такое случалось и с другими много раз до нас, и такое наверняка будет случаться и после нас».
При этом чувства к Сигрун совершенно не мешали Нансену испытывать страсть к другим женщинам, например, к жене своего английского коллеги, полярного исследователя Роберта Скотта. Встреча Фритьофа с Кэтлин Скотт состоялась в 1910 году во время подготовки Амундсена к экспедиции на Южный полюс. Как отмечает исследовательница Наталия Будур, «разница в 17 лет ни одного из них нисколько не смущала. Надо сказать, что Нансен был серьезно увлечен миссис Скотт – он даже мечтал об общем ребенке, который должен был быть непременно похож на Кэтлин».
В декабре 1919 года Фритьоф Нансен женился на Сигрун Мунте (за год до этого она, наконец-то, развелась с мужем-художником) – ему было тогда 58 лет, а ей 50. Своим детям Нансен сообщил о свадьбе постфактум, Лив Нансен очень сдержанно сообщала в своих мемуарах о новом браке отца.
Наталия Будур отмечает: «Сигрун воспринималась Фритьофом как нечто само собой разумеющееся – именно нечто, а не некто, потому что по большому счету его никогда не интересовали ее чувства. Он страшно злился на нее, когда она что-то делала против его воли или у нее что-то не получалось».
Последний роман Нансена случился в 1929 году в Америке: он познакомился с журналисткой, деятельницей феминистского движения Брендой Уланд. Она была на тридцать лет моложе ученого. Нансен переписывался с ней после возвращения в Норвегию, вплоть до своей кончины, случившейся в мае 1930 года…
Вспоминая свою молодость, Фритьоф Нансен говорил: «Я никогда не понимал женщин, а вернее, они меня не понимали. Однако же они всегда были у меня на уме».
