В советской версии событий Октябрьской революции, как и полагаются, были свои герои и «антигерои». Роль последних была отведена Григорию Зиновьеву и Льву Каменеву: мол, они едва не погубили революцию, предав огласке план вооруженного восстания. Спустя многие годы, в эпоху сталинского террора, именно этот факт ставился им в вину и был назван изменой и предательством. Между тем, тогда, в октябре 1917 года, изменниками и предателями их никто не считал, да и никакого плана восстания они на самом деле не выдавали.
ВНУТРИПАРТИЙНЫЕ РАСПРИ – ДЕЛО ОБЫЧНОЕ
Как отмечает современный историк Вячеслав Самоходкин, то, что большевики собираются устроить вооруженный переворот, было секретом Полишинеля. О подготовке большевиками восстания в Петрограде было достаточно хорошо известно, об этом сообщалось во многих периодических изданиях, в том числе в «Петроградском листке», «Петроградской газете», в кадетской газете «Речь».
«Все видели, какую реальную силу представляет Красная гвардия. Она фактически подчинялась партии большевиков, хотя изначально, после февральской революции, была сформирована исключительно как рабочая самооборона. Так что Зиновьев и Каменев никакой особенной тайны не выдали», - отмечает Вячеслав Самоходкин. Другое дело, что у Временного правительства в Петрограде не было реальной вооруженной силы, способной противостоять перевороту.
Зиновьев и Каменев, действительно, были не согласны с курсом Ленина на скорейший захват власти. Но в партии большевиков по этому вопросу были серьезные дискуссии, поэтому их отказ поддержать вождя вовсе не был предательством. Тем более что и Каменев, и Зиновьев тогда фактически входили в ближайшее окружение Ленина.
Перед февральской революцией именно Зиновьев был ближайшим соратником Ильича. Фактически, как отмечает Самоходкин, они вместе составляли мозговой центр партии. О том, что в России свергли самодержавие, Ленин, находившийся тогда в Цюрихе, и Зиновьев, живший в Берне, узнали о ней из швейцарских газет. И сразу же бросились в Петроград. Возвращались они вместе – через территорию Германии, как раз в том самом «пломбированном вагоне», который им потом не раз ставили в вину их политические противники, обвинявшие их в государственной измене и работу на пользу Германии.
Каменев на момент февральской революции 1917 года находился в ссылке в Ачинске Енисейской губернии. Причем вместе со Сталиным – они были в ту пору ближайшими соратниками по партии. После известия о революции они тоже сразу же отправились в Петроград. И прибыли туда гораздо раньше Ленина и Зиновьева, где сразу же возродили газету «Правда», закрытую властями в начале Первой мировой войны.
И на ее страницах выступили с поддержкой Временного правительства. Это была их позиция. Как оказалось, они не знали о том, Ленин с Зиновьевым выступили с тезисом, что партия большевиков не окажет Временному правительству никакой поддержки и призовет к его бойкоту.
Ленин с Зиновьевым, следуя в Россию, познакомились в Стокгольме с номером петроградской «Правды» и были страшно разгневаны. И когда Каменев и Сталин встретили Ленина на пограничной станции Белоостров, Ленин устроил им форменную выволочку. Однако после этого ни Сталин, ни Каменев не попали в опалу.
Подобные распри внутри партии большевиков были обычным делом. Не было, наверное, человека в партии, которому Ленин не устраивал головомойку, если тот в чем-то не был с ним согласен. Владимир Ильич, как известно, был исключительно авторитарны лидером и не терпел рядом с собой несогласных. Точнее, делал все, чтобы переубедить и обратить в свою веру. Продавливал свою точку зрения всеми имеющимися у него способами…
Каменев дискутировал с Лениным по поводу будущей социалистической революции. Он считал, что в России она невозможна, поскольку пролетариат составляет только 12-13% населения всей страны.
«Ленину, используя свой прирожденный талант полемиста, пришлось продавливать эту идею. Кто-то, например, Зиновьев и Сталин, поддержали Ленина раньше, Каменев, например, еще долго оппонировал вождю по этому вопросу. Но Ильич его одолел. Партия вынесла вердикт, что он не прав. Сам Каменев остался при своем мнении и убедительно показал это своими дальнейшими шагами в политике», - отмечает Вячеслав Самоходкин.
ДВОЕ В ШАЛАШЕ
После июльских событий 1917 года Временное правительство, как известно, обвинило партию большевиков в попытке государственного переворота, а Ленина и Зиновьева – еще и в шпионаже в пользу Германии. Партия спрятала их в подполье, а другие вожди, в том числе и Каменев, «сдались» властям добровольно, взяв на себя ответственность за судьбу партии. Они рассчитывали, выступив на суде, публично отстоять ее репутацию и опровергнуть все обвинения.
Зиновьев и тогда оставался ближайшим соратником Ленина: они вместе скрывались в сарае в Разливе, а затем в легендарном шалаше. Кое-кто до сих пор не может поверить в тот факт, что Ленин в шалаше был не один.
Тем не менее, вплоть до середины 1920-х годов, когда Зиновьев попал в опалу, этот факт не подвергался никакому сомнению. И сам Зиновьев всячески его подчеркивал, чтобы лишний раз доказать, что он, а не кто-либо другой, был фактически ближайшим соратником вождя, а значит и теперь, после его смерти, именно он достоин быть его наследником. Особенно в тех условиях, когда город на Неве лишился столичного статуса и весь центр управления был перенесен в Москву.
В 1922 году в журнале «Красная летопись», который издавался Петроградским институтом партии, была опубликована статья Николая Емельянова «Таинственный шалаш». Того самого Емельянова, который прятал Ленина сначала в своем сарае в Разливе, а потом в шалаше. И там четко говорилось, что в шалаше Ленин был вместе с Зиновьевым.
После того, как в декабре 1925 года на XIV съезде партии Зиновьев потерпел поражение, Сталин отправил своих эмиссаров чистить Петроград от «зиновьевцев». Пострадали и гипсовые слепки барельефа работы скульптора Синайского, подготовленные для будущего памятника «Шалаш»: с них убрали облик Зиновьева. И когда в марте 1926 года был принят новый проект памятника в шалаше, работы скульптора Гегелло, уже без всякого упоминания о Зиновьеве.
Еще один любопытный эпизод вымарывания Зиновьева - публикация в «Огоньке» в ноябре 1927 года мемуаров фотографа Дмитрия Лещенко «Как я снимал Ленина в подполье». Буквально в последний момент из текста фамилию Зиновьева вычеркнули. Но полоса была уже сверстана, поэтому в публикации остались следы «взлома».
В результате текст от имени Лещенко выглядел следующим, весьма странным образом: «На земле небольшая куча сена. Под ней что-то зашевелилось… Это и был знаменитый «шалаш», в котором жили довольно продолжительное время товарищи и Ленин». Очевидно, что первоначально вместо слова «товарищи» значилось «Зиновьев». А главное, обитатели шалаша упоминались в множественном числе: «Сначала они в темноте приняли нас за чужих, но быстро меня узнали. Я вполз в «шалаш», и мы там тихо беседовали»…
КАДРАМИ НЕ РАЗБРАСЫВАЛСЯ
Возвращаясь к событиям лета 1917 года: несмотря на то, что Ленин и Зиновьев, прячась от Временного правительства, были ближайшими соратниками, мыслили они отнюдь не одинаково.
Ленин именно тогда пришел к выводу, что надо держать курс на вооруженный захват власти. Этого он требовал в записках в адрес ЦК, которые отправлял из подполья. Зиновьев делал к ним приписки, что не во всем согласен с Владимиром Ильичом. Он считал, что у партии сил для восстания пока недостаточно и все кончится разгромом… Ленин между тем торопил события и убеждал соратников, что захватывать власть надо как можно скорее.
На заседании ЦК партии 10 октября 1917 года принципиально эту идею отвергал только Каменев. Зиновьев был менее категоричен.
«Следуя давней исторической парадигме, мы привыкли одинаково обвинять их в предательстве, хотя предателями они вовсе не являлись, - отмечает Вячеслав Самоходкин. - Просто они совершенно по-разному оценивали дальнейшие перспективы. Зиновьев считал, что восстание надо начинать после 2-го Всероссийского съезда Советов, который был назначен на 20 октября, а Каменев вообще полагал, что вооруженное восстание – вопрос далекого будущего».
Свои доводы они изложили в «Письме к товарищам», размноженном 11 октября на гектографе и распространенном среди руководителей партийных организаций. Но оно не получило отклика. И тогда, 18 октября, они выступили в печати. Точнее, появилась заметка в газете «Новая жизнь», которую редактировал Максим Горький. Это было интервью-монолог, подписанный двумя фамилиями – Каменева и Зиновьева. На вопрос журналиста о том, действительно ли партия готовит восстание, они отвечали, что слухи преувеличены, партия к нему не готова, а в ЦК по этому вопросу нет единства.
«...Мы полагаем, что наша обязанность сейчас, в данных обстоятельствах, высказаться против всякой попытки брать на себя инициативу вооруженного восстания, которое было бы обречено на поражение и повлекло бы за собой самые гибельные последствия для партии, для пролетариата для судеб революции. Ставить все это на карту выступления в ближайшие дни - значило бы совершить шаг отчаяния...», - говорилось в публикации.
Ленин был возмущен тем, что члены ЦК стали публично говорить о вооруженном восстании, да еще и в непартийной газете, и потребовал исключить Каменева и Зиновьева из партии. Однако не все его поддержали, в том числе и Сталин. Но все эти разногласия были забыты, когда восстание оказалось удачным. Да и Ленин был отходчив и кадрами не разбрасывался.
«ЦЕПЬ ДВУРУШНИЧЕСТВА, ИЗМЕН И КОНТРРЕВОЛЮЦИИ»
Сразу же после захвата власти большевиками Каменев получил пост председателя Всероссийского центрального исполнительного комитета, а Зиновьев – редактора «Известий Петроградского совета». А затем на долгие годы стал лидером Ленинградской партийной организации, фактически – всесильным хозяином города трех революции, пролетарской столицы, символа Октября.
Позднее, в 1923 году, в своем «Письме к съезду», ставшем фактически его политическим завещанием, Ленин отмечал, что ошибка Каменева и Зиновьева не случайна, но она не может быть поставлена им в вину. Это был просто внутрипартийный спор…
Это уже потом, как Зиновьев в середине 1920-х годов проиграл в борьбе Сталину, Зиновьева с Каменевым стали обвинять в том, что было и чего не было, выдумывая и манипулируя историческими фактами.
В журнале «Борьба классов» в феврале 1935 года в статье под ярким названием «Замкнувшаяся цепь двурушничества, измен и контрреволюции» говорилось: «Наша партия не раз останавливалась на отдельных этапах бесславной деятельности Зиновьева и Каменева. Совсем недавно были опубликованы новые документы, устанавливающие некоторые новые моменты подлой, двурушнической борьбы Зиновьева и Каменева против Ленина и партии еще до 1917 г, двурушничества, ставшего главным методом их взаимоотношений с партией…»
Автор публикации в «Борьбе классов» напоминал, что за десять дней до Октябрьского восстания происходило заседание ЦК, где обсуждалась резолюция Ленина о восстании, и весь ЦК был единодушен, кроме Зиновьева и Каменева…
«Но трусливые филистеры не остановились ни перед чем, чтобы попытаться сорвать Октябрьское восстание… В самый ответственный для партии момент, в самый решающий для судеб революции час Каменев о Зиновьев подло, изменнически дезертировали.
Этим предательство «парочки товарищей», однако, не ограничитесь. Они на следующий день пуститесь на неслыханный в истории нашей партии шаг: Зиновьев и Каменев опубликовали 31 октября в непартийной «Новой жизни»… заявление, в котором сообщали правительству Керенского секретное решение ЦК о восстании и отмежевывались от этого решения»…
Что и говорить, уже давно никто не учит историю по сталинскому «Краткому курсу». Однако оценка Зиновьева и Каменева оказалась на редкость живучей.
