Для согнанных в заснеженные огороды жителей, как и для готовых их расстрелять извергов, близкий грохот снарядов стал неожиданностью – для одних спасительной, а для других – не предвещающей ничего хорошего.
«В тот момент мы все, кого пригнали на расстрел, попадали в снег, – рассказывает автор письма. – Я поднял голову, смотрю – немцы бегут и кричат: «Шнеля! Шнеля!». Прыгают в сани и гонят лошадей. Мы тем временем быстро и осторожно направляемся в лес. Заходим в ближайшую рощу, располагаемся. Вокруг шумят ели, а со стороны большой дороги слышатся выстрелы и взрывы. Вдруг в верхушках деревьев стало что-то щелкать. Женщины забеспокоились, глядят вверх и друг на друга, никто ничего не понимает. Ясность внес дед Мирон: «Бабоньки, это к нам залетают шальные пули и ударяются о стволы, слышите, на дороге бой идет!»
Наступил вечер, стали готовиться к ночлегу. Тут уж каждый проявлял чудеса находчивости. «Мы с братом вырыли в снегу под елкой ямку, набросали в нее еловых веток, – вспоминает Леонид Захаров. – Мама что-то постелила сверху и велела нам ложиться. Мы с братишкой легли. Затем она накрыла нас ватным одеялом и сказала: «Спите».
Семилетний Леня проснулся ночью от шума и воя. Посмотрел в небо, которое стало красным от пролетающих снарядов. Оказалось, что это наши «Катюши» били по железнодорожной станции «Молосковицы», где немцы грузили вагоны. Под утро все стихло.
«Утро пасмурное, почти оттепель, – продолжает рассказ Леонид Николаевич. – Медленно падают снежинки, кругом тихо, мирно, ни выстрела, ни взрыва – как будто и нет войны. Женщины смотрят друг на друга, спрашивают, где немцы, где наши. Никто ничего не знает».
Самые смелые решаются выйти на опушку. Оттуда со стороны большой дороги они слышат шум моторов и звуки автомобильных гудков, которые кажутся «какими-то не такими». Ветерок доносит обрывки перебранки на русском языке: «Пошел ты…»
«И тут женщины как закричат: «Наши! Наши! – воскрешает в памяти события тех дней наш герой. – Все чуть ли не бегом двинулись в родные Чирковицы. Когда подошли к Зимитицам, видим – в деревню въезжают два автомобиля, в кузовах полно советских бойцов, все в серых шинелях и с автоматами. Машины остановились, бойцы мигом выскочили и бросились нам навстречу, с распростертыми объятиями и радостью на лицах. Нас – мальчишек – подхватили и начали тормошить, обнимать, подбрасывать. Женщины смеялись, плакали, целовались – радости не было конца. Командир удивлялся: «Идем от самого Ленинграда, ни одного живого жителя не встретили, а тут – целая деревня, и все живы».
Уставшие, но счастливые, чудом спасшиеся люди продолжили путь в родную деревню. Леониду не терпелось прийти побыстрее, и он ускорил шаг.
«Я поспешил в Чирковицы, так как мои шли очень медленно. Там я временно пристроился к одной семье. Когда подошли остальные, вижу – они смотрят вверх и крестятся. Оказывается, на куполе крест покосился. Несколько часов назад там, на самом верху, сидел немецкий «смертник» с крупнокалиберным пулеметом, и не пускал советскую пехоту в деревню. Но наши убрали его выстрелом из танка».
О двух пленных немцах и о том, как чирковицкие мальчишки устроили переполох, случайно выстрелив из пушки, Леонид Захаров расскажет в заключительной части письма.
