А как поздравляли своих родных, близких, друзей, знакомых, коллег в прошлые времена? Любопытным источникам может послужить эпистолярное наследие представителей мира культура и искусства. Среди наших героев – Достоевский, Некрасов, Лев Толстой, Репин, Чайковский, Чехов… Почитайте их новогодние «пассажи», и вы увидите, что они и сегодня звучат так же трогательно и искренне, как и полтора века назад.
«ПОЖЕЛАТЬ СЧАСТЬЯ НА НОВЫЙ ГОД, ДА ЕЩЕ МАЛЮТКУ»
Федор Достоевский писал своей младшей сестре Варваре Михайловне Карепиной в конце декабря 1843 года. «Милая сестрица! давным-давно уже не писал я ничего тебе; винюсь душевно, но видишь ли, я избалован твоею добротою и расположением ко мне и потому всегда надеюсь на прощение. Со мною нужно быть строже и злопамятнее – два качества, совершенно противные твоему доброму, любящему сердцу. Желаю тебе счастия большего и большего, добренькая сестрица. Желаю счастия и здоровья и малюткам твоим. Пусть вырастут тебе на радость и утеху. Искреннее желание мое прими, а за видимую холодность (молчание) не сердись.
Каюсь перед тобою! Но ведь ты простишь, я это знаю. Прощай, милая Варенька. Поцелуй наших малюток Сашу, Верочку и Колю.
Тебя любящий брат Ф. Достоевский».
Варвара в апреле 1840 года вышла замуж за правителя канцелярии Московского военного генерал-губернатора П.А.Карепина, а спустя десять лет овдовела. Дочь писателя Любовь Федоровна Достоевская вспоминала, что «тетка Варвара» отличалась «патологической скупостью». Мол, после смерти мужа ей досталось несколько его доходных домов в Москве, которые приносили ей неплохие деньги, «ее дети были хорошо устроены и не испытывали ни в чем недостатка». Но сама она отличалась «необъяснимой скупостью»: «С отчаянием развязывала она шнурки своего кошелька; малейшие расходы делали ее несчастной. В конце концов она рассчитала прислугу, чтобы не платить ей. Она никогда не отапливала свою квартиру и всю зиму проводила в шубе; она не готовила, дважды в неделю покупала она немного хлеба и молока».
Все это кончилось печально: пошли слухи, что Варвара Михайловна лишь прикидывается такой скупой, а на самом деле у нее много денег, которые она хранит у себя. «Разговоры эти разбудили фантазию молодого крестьянина, служившего швейцаром у квартирантов моей тетки. Он сговорился с бродягой, блуждавшим в окрестности. Они проникли ночью к ней и убили бедную помешанную», – писала Л.Ф.Достоевская.
А вот – из письма Федора Достоевскому брату Михаилу, написанного спустя год, в последний день 1843 года: «Мы весьма давно не писали друг другу, любезный брат, и поверь мне, что обоим нам это не делает чести. Ты тяжел на подъем, любезнейший… Но так как дело сделано, то ничего не остается, как схватить за хвост будущность, а тебе пожелать счастья на Новый год, да еще малютку. Ежели будет у тебя дочка, то назови Марией…»
А дальше писатель жаловался на непростое материальное положение («Хотя Карепин и прислал мне 500, но следуя прежней системе, которой невозможно не следовать, имея долги в доме, я опять с 200 руб. сереб<ром> долгу») и предлагал брату вступить с ним в выгодное предприятие. Речь шла о коллективном переводе нашумевшего в Европе романа французского писателя Эжена Сю (его считают основоположником уголовно-сенсационного жанра массовой литературы) «Матильда, или Записки молодой женщины».
«Паттон, я и, ежели хочешь, ты соединяем труд, деньги и усилия для исполнения предприятия и издаем перевод к святой неделе, – писал Федор Достоевский. – Предприятие держится нами в тайне, рассмотрено со всех сторон… Вот как будет происходить дело. Мы разделяем перевод на 3 равные части и усидчиво трудимся над ним. Рассчитано, что ежели каждый может переводить по 20 страничек Bruxell-ского маленького издания «Матильды», то к 15 февраля кончит свой участок. Переводить нужно начисто йпрямо, то есть разборчиво…
За бумагу требуют 1/3 цены, а остальное дают в долг. Долг обеспечивается экземплярами книги… Денег нужно самое малое 500 руб. сереб<ром>. У Паттона готовы 700. Мне пришлют в генваре руб. 500 (ежели же нет, я возьму вперед жалование). С своей стороны ты распорядись, чтобы иметь к февралю 500 руб. (к 15-му числу), хоть возьми жалование. С этими деньгами мы печатаем, объявляем и продаем экземпляры по 4 руб. сереб<ром>. (Цена дешевая, французская)».
Как отмечал писатель, роман должен иметь успех. «300 экземпляров окупают все издержки печати. Пусти весь роман в 8 томах по целковому, у нас барыша 7000… Выгоды очевидны». Увы, сей «новогодний» замысел Достоевскому осуществить не удалось из-за отъезда третьего компаньона и его матери, обещавшей дать ссуду на печать книги.
ЗЕМНЫХ БЛАГ, ЗДОРОВЬЯ, УСПЕХОВ!
Николай Алексеевич Некрасов писал цензору Александру Васильевичу Никитенко, историку литературы, профессору Санкт-Петербургского Императорского университета, в начале января 1846 года: «Милостивый государь Александр Васильевич! Сильно нужна Ваша статья (биографы отмечают, что имелась в виду, очевидно, статья Никитенко «О характере народности в древнем и новейшем искусстве», вошедшая в состав «Петербургского сборника». – Ред.), ибо кроме ее и прилагаемых здесь стихотворений, которые, сделайте одолжение, не задержите, – все набрано. Я эти дни был болен, отчего и не мог зайти к Вам и принести мое искреннее поздравление с Новым годом, – что исполняю теперь. Имею честь быть искренно уважающий Вас».
А вот – строки из письма Льва Толстого своей тетушке, Татьяне Ергольской. Поздравляя ее с новым, 1852 годом, Лев Николаевич писал из Тифлиса: «Прощайте, дорогая и добрая тетенька, тысячу раз целую ваши руки, еще раз поздравляю вас с новым годом, желая вам не счастья (слово «счастье» ничего не значит), а желаю, чтобы наступивший год принес вам не новые горести, а, напротив, такие утешения, которых вы еще не испытывали. Главное же, чтобы вы были здоровы и чтобы ничто вас не тревожило и не волновало. Бог знает, буду ли я иметь счастье вас видеть в этом году. Мне может помешать служба и денежные дела…».
Художник Илья Репин писал критику Владимиру Васильевичу Стасову 1 января 1873 года: «Поздравляем Вас с Новым годом! И с днем рождения, который случится завтра. А главное – будьте здоровы! У меня есть к Вам одно дело: мне Третьяков заказывает написать портрет М.И.Глинки; разумеется, я этому заказу рад, потому что очень люблю М.И. Портрет должен быть и картиной и характеристикой лица, а потому я не могу тут обойтись без Вас: посоветуйте и снабдите материалами, которыми Вы обладаете, к моему утешению».
А вот – из письма Ильи Репина художнику Ивану Николаевичу Крамскому, датированного 1 января 1874 года (из Парижа): «С Новым годом, с новым счастьем Вас, дорогой Иван Николаевич! Это отлично, я радуюсь Вашему услежу от души. Это гигантский шаг на Академию, на эту гидру кандалов и ярма искусства, это первая геройская попытка (вторая) дать ей настоящее значение, ибо настоящее значение Академии есть нуль (Репин имел в виду согласие Крамского на участие передвижников в академических выставках, на правах «особой фракции». – Ред.). Помните, мы не раз говорили с Вами об этом развращающем и ослабляющем начале в искусстве, – теперь, посмотрев несколько академий в Европе, я говорю с полным убеждением, что первый сильный шаг искусства последует с уничтожением академий».
Из письма Петра Ильича Чайковского от 2 января 1880 года Надежде фон Мекк, покровительнице искусств, поддерживавшей Петра Чайковского с 1877 года солидным пособием в шесть тысяч рублей в год. Композитор в это время был в Риме, где находился в путешествии вместе с младшим братом Модестом.
«Мысленно я пожелал вам, дорогой мой друг, всяких земных благ: во-первых, конечно, здоровья; во-вторых, успеха в Ваших делах и в особенности, чтобы Ваше браиловское хозяйство наконец стало на твердую ногу; в-третьих, в случае путешествия за границу, чтобы на сей раз Вы избегли всяких неприятностей и невзгод; в-четвертых, чтобы были счастливы и довольны все близкие Вашему сердцу… Надежда Филаретовна! Призываю на Вас всю полноту благ, какие только возможны на земле».
ЧЕХОВСКИЕ ПОКЛОНЫ
Яркое эпистолярное наследие, в том числе и «новогодне-рождественское», оставил Антон Павлович Чехов. В начале января 1889 года он писал своему старшему брату Александру: «Велемудрый государь! Поздравляю твою лучезарную особу и чад твоих с Новым годом, с новым счастьем. Желаю тебе выиграть 200 тысяч и стать действительным статским советником, а наипаче всего здравствовать и иметь хлеб наш насущный в достаточном для такого обжоры, как ты, количестве… Вся фамилия кланяется».
Любопытная переписка сохранилась между Антоном Чеховым и издателем Алексеем Сергеевичем Сувориным, выпускавшим газету «Новое время», владевшим одной из крупнейших в России книгоиздательских фирм. В советское время эту газету иначе как реакционной не называли. Цензура считала ее самой «умеренной и благонамеренной из петербургских газет», а Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин в цикле «В среде умеренности и аккуратности» дал суворинской газете сатирическое прозвище «Чего изволите?»…
Чехов и Суворин познакомились зимой 1885 года, когда молодой писатель впервые приехал в Петербург и был радушно принят в литературных кругах столицы. «Я был поражен приемом, который оказали мне питерцы. Суворин, Григорович… все это приглашало, воспевало…», – сообщал Чехов брату Александру в начале января 1886 года.
Как отмечают биографы Чехова, по-видимому, тогда же Суворин предложил писателю надежный гонорар и возможность печатать рассказы без всяких построчных ограничений, под настоящей фамилией. Не надо было заниматься торопливой фельетонной работой и «Осколках» и «Петербургской газете». По словам самого Антона Павловича, начав работать в «Новом времени», он «почувствовал себя в Калифорнии», о чем он с благодарностью писал Суворину.
Что же касается новогодних поздравлений… Свое длинное письмо Алексею Суворину от 23 декабря 1888 года Антон Чехов завершал словами: «Это письмо Вы получите в первый день Рождества. Значит, с праздником Вас поздравляю. Отдыхайте. Сестра кланяется Вам, Анне Ивановне и детям. Я тоже низко кланяюсь и пребываю скучающим».
Кстати об Анне Ивановне: это была вторая жена Суворина. Первую тоже звали Анна Ивановна, ее застрелил в 1873 году любовник, офицер-артиллерист Тимофей Комаров. В Петербурге тогда много говорили об этой истории, которая для Суворина стала страшной личной трагедией, да еще и тяжело ударила по его деловой репутации. Он был потрясен, раздавлен, унижен произошедшим, близок к умопомешательству и самоубийству. Спасла его любовь 17-летней одноклассницы его дочери, на которой он и женился спустя два года после трагедии. Суворину шел тогда 41-й год…
Впрочем, наш разговор – о письмах. Через неделю после процитированного выше новогоднее письма Чехов написал Суворину еще одно послание. В нем речь шла о текущих литературных, театральных и драматургических делах, а в конце добавлял: «Ах, да и утомил же я Вас этим письмом! Шабаш, баста! Поздравляю Вас с Новым годом! Ура-а-а-а! Счастливцы, Вы будете пить или уже пили настоящее шампанское, а я бурду! Сестра больна. Ломота, высокая температура, голова болит и проч. То же самое и у кухарки. Обе лежат. Боюсь, что тиф. Простите, голубчик, за отчаянно длинное, докучливое письмо. Кланяюсь всем Вашим, а у Анны Ивановны целую руку. Будьте здоровы».
И отрывок из еще одного письма Чехова Суворина. Оно датировано началом января 1894 года. «Поздравляю Вас и Анну Ивановну с Новым годом, с новым счастьем; хотел послать Вам поздравительную телеграмму, но жалко было гонять работника на станцию… Желаю всех благ, земных и небесных, Анне Ивановне нижайший поклон. Хотел было написать ей в ответ на письмо стихи, но ничего не вышло. Как скучно быть министром! Мне так кажется».
