Василий Витальевич Шульгин – личность легендарная. Один из самых известных дореволюционных политиков, публицист, депутат Государственной думы. Ярый монархист, участвовавший в отречении Николая II от престола. Идеолог белого движения, один из основателей Добровольческой армии, эмигрант, потом советский политзаключенный. Под конец жизни – мемуарист и, наконец, почетный гость… XXII съезда КПСС в 1961 году… По накалу страстей его любовные истории не уступали политической биографии.
«ЕГО ПРИЗВАНЬЕ — ТРУДНАЯ ОХОТА»
В первый раз Шульгин женился совсем молодым человеком, в 1899 году, когда был студентом юридического факультета Киевского Императорского университета святого Владимира. Ему был двадцать один год, его избранница, Екатерина Градовская, была старше его на десять лет, приходилась ему двоюродной сестрой. Поскольку в Киеве венчание столь близких родственников было невозможно, церемонию совершили в Одессе.
Екатерина Градовская была единомышленником, публицистом, стала писать для газеты «Киевлянин» и принимать активное участие в издании газеты, была её управляющим.
«Его призванье — трудная охота. // От Дон-Жуана и от Дон-Кихота // В нём что-то есть», — писал впоследствии про Василия Шульгина поэт Игорь Северянин…
Василий Шульгин вспоминал такой эпизод. В декабре 1902 года, в рождественский сочельник, он наряжал елку в редакции «Киевлянина», готовя праздник для детей разносчиков и наборщиков.
«Помогала мне одна красивая девушка. Ей не было двадцати лет, но она держала себя так солидно, чтобы не сказать гордо, что ее называли Екатерина Викторовна, а не Катенька, как бы следовало… Если бы все было нормально, то мне необходимо было бы хоть слегка ухаживать за этой красивой девушкой или, по крайности, изображать, что я это делаю.
В этом возрасте естественно то, что в Англии называют «игра в любовь» — занятие, ни к чему не обязывающее. Но все было ненормально. Прежде всего и манера держать себя не располагала меня играть с ней в какую бы то ни было любовь. Но это бы еще ничего. Из вежливости чего не сделаешь».
Однако, по словам Шульгина, барышне было с ним чрезвычайно скучно. Она придерживала кончиками пальцев стремянку, на которой он сидел верхом, быть может, в надежде, что он упадет со своей высоты и это ее рассмешит…
«И я ее понимал, — признавался автор тех строк. — Она не хотела играть в любовь уже потому, что я был женатым. Жена моя, тоже Катя, любила меня и этого не скрывала. Кроме того, Катя была интересная молодая дама, очень светская, умная, веселая, в обществе просто блестящая. При этих обстоятельствах только сильное чувство или иные причины, например материальный интерес, могли толкнуть Екатерину Викторовну на сомнительную авантюру — стать соперницей Екатерины Григорьевны. Ни того ни другого, то есть ни чувства, ни интереса, не было…».
В браке Василия Шульгина и Екатерины Градовской родилось три сына. Старший — Василид (да, именно такое мужское имя греческого происхождения, в семье его звали Василек), средний — Вениамин (Ляля), младший – Дмитрий.
Василид, вступивший добровольцем записался в «Орденскую дружину», погиб в бою с петлюровцами в декабре 1918 года при обороне Киева. Вениамин участвовал в Гражданской войне на стороне белых, в конце 1920 года, во время эвакуации Русской армии Врангеля из Крыма, пропал без вести. Дмитрий, ставший в 1920 году воспитанником воссозданного в Крыму при Врангеле Морского кадетского корпуса, успел эвакуироваться. На борту Русской эскадры он ушел в Бизерту, откуда переехал во Францию…
«ЕЕ ЗВАЛИ ДАРУСЯ (ДАР БОЖИЙ)»
В мемуарах Шульгина можно встретить рассказы о самых разных передрягах, в которые ему доводилось попадать. Один случай произошел во время Первой мировой войны в Польше, когда Шульгин сбился с дороги и искал ночлега. «Но тут пришло спасение, — вспоминал он. — Оно появилось в образе молодой девушки. Она пробиралась между соснами, по краю пустыря… Она улыбнулась. Тогда я увидел, что она миловидна. Серые глаза в темных ресницах, светловолосая, с черными бровями, а улыбка «балетная». Ее умеют делать все польки, независимо от сословия…».
Впрочем, эта история продолжения не имела, но во время Гражданской войны Шульгин встретил свою вторую любовь. Барышню звали Дарья Данилевская, подлинное имя — Любовь Попова.
«...Начну с того, что я сидел в тюрьме, — вспоминал Шульгин. — Почему я сидел в тюрьме? Потому, что была перехвачена телеграмма на мое имя в Киеве (какой-то властью)… Начальник милиции (полиции) доктор Аносов предъявил мне «мандат» на арест и обыск… Обыскали мой письменный стол, где оказались бесчисленные письма… Пошли в спальню, там что-то искали, ничего не нашли. И повезли сначала куда-то на Печерск, в какой-то штаб, а потом я оказался в тюрьме, на Лукьяновке…
Передачу приносили мне моя сестра Алла Витальевна и с нею... Ее звали Даруся (Дар Божий). Она смотрела на меня печальными глазами, не говорила ничего, потому что всегда кто-нибудь присутствовал».
Роман оказался недолгим. Даруся умерла за одиннадцать дней от скоротечной испанки в ноябре 1918 года в Яссах, когда в качестве секретаря сопровождала Шульгина на Ясское совещание.
«Я уезжал на так называемое Ясское совещание, созываемое для того, чтобы разные представители русской общественности могли сговориться между собой, — вспоминал Шульгин. — Яссы — временная столица Румынии. В этих самых Яссах я заболел испанкой. Выжил, но в совещании не участвовал. А моя секретарша, прибывшая вместе со мной, умерла от испанки совершенно так же, как несколько позже умерла Вера Холодная в Одессе. В те же одиннадцать дней... Какое-то странное совпадение...».
Шульгин тяжело переживал утрату, у него даже появлялись грешные мысли о самоубийстве. По его собственным словам, «что-то удержало. Быть может мысль, что после смерти самоубийца не попадёт туда, где находилась душа женщины, умершей как святая»…
ФАЛЬШИВОЕ ПОДПОЛЬЕ
В 1920 году, после краха белого дела, Василий Шульгин оказался в Константинополе, затем скитался по городам Болгарии, Румынии, Польши, Франции. В 1923 году он развелся с первой женой, а в следующем году женился на Марии Седельниковой – дочери генерал-майора Дмитрия Седельникова.
Мария была активной участницей белого движения, «первопоходницей» — так называли участников беспримерного Первого Кубанского (Ледяного) похода только что созданной Добровольческой армии зимой-весной 1918 года. Они познакомились во второй половине 1920 года в Крыму. Ее, радистку, по недоразумению арестовала контрразведка. Ей грозил расстрел, а Шульгин вступился, заставил разобраться и спас ее от смерти. В Константинополе она нашла его и, как вспоминал Шульгин, «пошла напролом».
Шульгин сказал ей: «Мне сорок три года, я вдвое старше вас. У меня взрослые дети. Я устал от утрат, от жизни...». «Давайте попробуем», — ответила Мария.
Они обвенчались в русском православном храме города Новый Сад 21 сентября 1924 года, получив согласие от первой жены Шульгина Екатерины Григорьевны, с которой Седельникова подружилась. Когда Екатерина Григорьевна в 1934 году покончила с собой, Седельникова тяжело переживала эту смерть, обвиняя себя в случившемся.
Но это все будет потом, а в 1925 году Шульгин нелегально отправился в Советскую Россию в надежде разыскать своего сына Вениамина (Лялю). Помогала ему организация антибольшевистского подполья «Монархическое объединение Центральной России». Оно снабдило Шульгина документами на имя Эдуарда Эмильевича Шмитта.
Сына Шульгин не отыскал, зато увидел, как живет советская страна при НЭПе. Он был настолько шокирован, в нем родились надежды на перерождение большевизма, что когда вернулся, написал о своих впечатлениях целую книгу под названием «Три столицы».
Правда, потом выяснилось, что «Монархическое объединение Центральной России» было фальшивой организацией, созданной сотрудниками ГПУ, и весь визит Шульгина в СССР происходил под плотным контролем советским спецслужб…
Почти полвека Шульгин прожил со своей третьей женой, Марией Седельниковой. В 1930-х годах они обосновались в Сербии — в тихих и уютных Сремских-Карловцах. Их соседка Теодора Петрович вспоминала в опубликованных мемуарах: «Шульгин был высоким, сухощавым и некрасивым. Жена была красива и намного младше его. Жили они в доме, ранее принадлежавшем аптекарю Штефко Штрассеру… Это был один из самых старых домов в Карловцах… с деревянной террасой вдоль всего дома, с видом на двор».
В ту пору Шульгин отошел от активной политической деятельности, однако советские власти о прежнем монархисте и белогвардейце не забывали. Во время Второй мировой войны он не уехал на Запад до прихода сюда Красной армии. И в декабре 1944 года был арестован контрразведкой СМЕРШ. По иронии судьбы, Шульгин оказался едва ли единственным русским в Карловцах, вывезенным в СССР.
Его судили в Москве. За антисоветскую деятельность Шульгину грозила смертная казнь, но его приговорили к 25 годам лишения свободы. Назначенный судом срок он отбывал во Владимирской тюрьме. Отсидел меньше половины срока, повезло: Сталин умер, началась хрущевская «оттепель»…
ПИСЬМО К ЭМИГРАНТАМ
В 1956 году Шульгин был освобожден, его поместили в местный дом инвалидов в Гороховце. Его жена добилась разрешения и приехала к нему из Венгрии, куда она переехала после ареста мужа. Затем десять лет они прожили во Владимире в однокомнатной квартире…
Шульгин и в это годы оставался публицистом. Трудно сегодня сказать, насколько он был абсолютно искренним, поскольку в своих выступлениях того времени фактически отрекался от прежних взглядов. И даже обратился в сентябре 1960 года с открытым письмом к русской эмиграции. Главный его посыл, как нынче говорят, состоял в следующем: мы, русские эмигранты, были неправы в своей ненависти к советской власти. На самом деле она сделала и продолжает делать очень много полезного для нашей страны.
«Теперешний заработок колхозника или колхозницы не ниже, а часто выше заработков служащих и рабочих в городских предприятиях, — отмечал Шульгин. — Свою зарплату они получают авансом в зависимости от выполняемой работы, почему они заинтересованы выполнять ее как можно лучше…».
Бывший депутат Государственной думы обращал внимание, что москвички стали хорошо одеваться. «Но это стремление наблюдается во всех городах Советского Союза. Говорят, что и в колхозах происходит то же самое. Позднее я в этом убедился. Пушкин когда-то написал рассказ «Барышня-крестьянка». Быть может, в наши дни из-под пера Александра Сергеевича вылилась бы поэма «Крестьянки-барышни». Стремление масс выбиться на жизненный уровень, который раньше, в дореволюционное время, был доступен только немногим, для меня ясно.
Дореволюционная Россия напоминала океан, из которого торчали к небу немногочисленные острые вершины. Это были выразители русской культуры — Пушкины, Гоголи, Толстые, Достоевские… Но дно океана было глубоко под водой. Там таились русские низы, темные и бедные. Сейчас двинулось вверх самое дно океана. Оно поднялось над волнами и образует огромные острова и даже материки»…
Что же касается сына Вениамина, то, как отмечает биограф Шульгина писатель Святослав Рыбас, уже под конец жизни КГБ помог Шульгину разыскать его следы в Виннице: оказалась, что именно там, в психиатрической лечебнице, он завершил свои дни.
Шульгину организовали поездку в этот город, и лечащий врач Вениамина рассказала: «Это было очень давно, в 1925 году, но я запомнила вашего сына, потому что он был трудный больной. Он отказывался от пищи и приходилось кормить его насильно. Эта операция так же болезненна для больного, как и для врача… Он мог умереть после этого». От больницы сохранилось только больничное кладбище, где в одной из номерных безымянных могил и покоился сын Шульгина...
В 1968 году жена Шульгина умерла от рака. Василий Витальевич пережил ее на восемь лет. И мысленно нередко был с нею эти годы. В сентябре 1971 года он записал: «М. Д. была (во сне) так оживлена и весела, как никогда еще со времени ее смерти. Причина этого осталась мне неизвестной».
