В былые времена, когда Россия жила «по старому стилю», сначала отмечали Рождество, а уже потом Новый год. Поэтому и праздничная елка была не новогодней, а рождественской. И если Рождество считалось домашним, семейным праздником, то Новый год состоятельные горожане праздновали в ресторанах, на маскарадах и балах… И, конечно, праздники не могли обойтись без подарков, хотя бы даже символических.
Деньги на коньки
На Новый год обычно дарили игрушки, сладости, фрукты и елочные украшения. Особенно ценились стеклянные игрушки на елку. Горожане среднего достатка могли дарить друг другу кустарные, бумажные, сахарные, елочные игрушки, а также свечи, фрукты, пряники и орехи для украшений.
Как создатели выставки «Подарки во все времена» в Музее истории Санкт-Петербурге, разумеется, «статус» подарков зависел от общего уровня жизни. То, что могли себе позволить аристократы или представители «среднего круга», совершенно не было доступно городским низам. Тем не менее, на большие праздники жители столичных подвалов и «углов» тоже получали подарки. Благотворительные общества и частные меценаты могли оплатить жилье, купить одежду или обувь, но денег обычно не давали, поскольку в бедной среде их, увы, могли попросту пропить.
Со второй половины XIX века в Петербурге стали устраивать многочисленные общественные елки. Их организаторами были различные городские учреждения, администрации заводов и заводов, представители царской семьи. Детям на таких праздниках обязательно дарили угощения и подарки…
Герой рассказа популярного в свое время писателя Николая Лейкина «Коньки» Васютка Водогреев с самодельной Вифлеемской звездой колядовал на Рождество, чтобы накопить денег на коньки, которые были его мечтой. В итоге отчим все пропил. Как отмечают историки, эта ситуация была вполне типичной…
Детям на рождественскую елку обычно дарили игрушки и книги. «А мне папа подарил игрушечный театр, — говорил один из героев рассказа Николая Лейкина «Рождественские подарки получили». – Зачем мне театр? Я волшебный фонарь просил, чтобы китайские тени показывать».
В качестве подарка состоятельным взрослым приносили конфеты и всякого рода ценности, причем, разумеется, женские и мужские подарки различались. Дамам дарили изящные предметы, связанные с рукоделием и домашним творчество, а также украшения, парфюмерию, декоративные мелочи и предметы по интересам. Мужчинам преподносили атрибуты, связанные с личным туалетом, профессиональными интересами и увлечениями.
«Разбирал рождественские подарки, — гласит запись в дневнике полярника Александра Степановича Кучина, участника экспедиции Амундсена на Южный полюс, от 25 декабря 1911 года. – Каждый получил что-либо. Я получил книгу, коробку (rozen-moberi) с сигарами, галстук. Затем все получили по туфлям, серебряную булавку для галстука с «Fram», кольцо для салфетки, одеколон, пепельницы, открытки, сигары, мундштуки и даже зубочистки».
Явились на поклон
Дети обычно поздравляли старших родственников и крестных театральными сценками и чтением стихов. А само принятие новогодних поздравлений тоже было настоящим ритуалом.
«Первый день Нового года. Купеческий дом, — читаем в рассказе Николая Лейкина, который так и называется: «Новый год». — Пахнет жареным, лампадками, выхухолью. Полы вымыты и начищены воском так, что в них хоть смотрись. В прихожей раздаются звонки за звонками. В залу являются гости с поздравительными визитами. Визиты принимает «сам», «сама» и их дочь-невеста. Сам в медалях, с расчесанной бородой и с головой до того жирно уснащенной помадой, что с нее даже капает, гордо сидит около стола с закуской и поглаживает объемистое чрево, поверх которого покоится золотая массивная цепь от часов. Лицо его сияет…».
«Глаша, сколько у нас сегодня перебывало народу с новогодним челобитьем?» – спрашивает купец Артамон Иванович у дочери.
«Сорок две души, папенька, — отвечает дочка. — Я на подоконнике карандашом отмечаю».
«Крестники и все мною призираемые кумовья являлись на поклон? — уточняет отец. — А парильщики из бани, трубочисты, сторожа и прочая сволочь являлись за получением следуемого им за поздравление вознаграждения?».
«В прихожей звонок. Входит гость в порыжелом сюртуке и тащит за собой за руки семи-восьмилетнего мальчика в розовой ситцевой рубашке. Гость отыскивает в углу образ, крестится на него и, обращаясь к хозяевам, говорит:
— С новым годом, Артамон Иваныч! С новым годом, Аграфена Спиридоновна! С новым годом, Глафира Артамоновна! Желаю вам счастия и всех благ, больших и маленьких!».
Ребенок, испуганный, едва не плача, дрожа всем телом, читает заученные стихи:
«С новым годом поздравляю,
Счастья-радости желаю,
Крестный папа дорогой.
И чтоб ваш счастливый век,
Как прекрасная комета,
Лучезарно бы истек.
Многи лета! Многи лета!».
Вскоре в дверях появляется слуга: «Парильщики из Туляковых бань пришли и сторожа от Владимирской...». «Зови! – радуется Артамон Иванович. — Ну, Аграфена Спиридоновна, уж ты там как хочешь, а этих виночерпиев я накачаю во все свое удовольствие и бороться их заставлю…».
«Граждане! Согрейте солдата!»
На характер подарков, естественно, влияли происходившие в стране события. После начала Первой мировой войны горожане организовали сбор «подарков фронту» — теплых вещей, продовольствия, табака, обуви. Воззвание, вышедшее в Петрограде осенью 1914 года, гласило: «Граждане! Согрейте солдата!». Бойцы, в свою очередь, присылали своим родным фронтовые «сувениры».
Во времена Гражданской войны, военного коммунизма и всеобщей разрухи подарки были достаточно специфическими – дрова и продукты. Вообще, в первые десятилетия советской власти практика дарения личных подарков отошла на второй план. Власть стремилась изменить привычную картину мира людей, что, конечно же, влияло и на традиции преподносить подарки. Большую популярность стали приобретать трудовые рапорты — подарки государству и представителям власти, свидетельствовавшие об успехах в «строительстве социализма»…
Были новогодние подарки и в блокадном Ленинграде. Даже в первую, самую тяжелую зиму 1941-1942 годов.
«Новый год! Сколько радости и веселья доставляли нам в прошлые годы ожидание этого дня! – записала в своем дневника 1 января 1942 года Галина Шабунина. — В этом же году у нас не было даже елки, хотя я каждый день ходила на рынок, а однажды я была даже у аэростатчиков. В этом году мы зажгли 2 свечи на «новогоднем олеандре » и при их свете выпили по рюмке вина и трижды произнесли мысленно свои желания…
Угощение было очень скромное: тарелка щей из кислой серой капусты, кисель из соевого кофе, принесенного папой, и кофе с булкой, полученной на пай в госпитале, к чаю джем, сахар и конфеты… Вечером мы завели патефон, танцевали, вспоминали о Лене, Кузьме и Наташеньке и о всех наших родных.
Сегодня все с утра дали обещание не делать друг другу ничего неприятного. Потом стали придумывать новогодний обед. Потом все его готовили, а потом все с нетерпением ждали 5-ти часов. Сегодня, против обыкновения, у нас обед из двух блюд и чай. Среди дня мы съели по кусочку белого хлеба с творожком, вечером пили какао. Необыкновенный день! Хоть бы всегда так было!».
«Девочка, с которой мы училась в одном классе, сказала мне: «Мы будем справлять новый год. Елку нам достали по знакомству. Мы вас приглашаем», — вспоминает житель блокадного Ленинграда Марк Евгеньевич Эпштейн. — С пустыми руками вроде как идти неудобно. Мама побежала на рынок и вскоре вернулась с коробкой шоколадных конфет: мне помнится, что она отдала за нее какую-то золотую вещь.
И вот мы пришли в гости. Очень хорошо все прошло. Включили музыку, мы танцевали. И ушли оттуда одухотворенные, придерживаясь мысли, что все-таки весь этот ужас рано или поздно кончится, победа будет за нами… Да иной мысли, что мы можем не победить, просто не было. Вопрос был только – когда?».
Мраморный мишка из ДЛТ
«Последний день 1941 года мне запомнился множеством событий, — вспоминала доктор биологических наук, ведущий научный сотрудник Всероссийского НИИ защиты растений Ирма Викторовна Исси. — Утром 31 декабря мы с мамой, погрузив дрова на санки, пошли проведать и поздравить маминых бабушку и дедушку с Новым годом… Часа в четыре, когда только начинало смеркаться, мы отправились в обратную дорогу. Не помню, что тогда нас вдохновило на такой подвиг, возможно, желание всем обстоятельствам назло чем-то порадовать себя, но мы по Невскому проспекту дошли до улицы Желябова и затем до ДЛТ, самого крупного универмага того времени».
С улицы было видно, что магазин работает, на двух прилавках светились огоньки коптилок. За прилавками стояли укутанные в сто одёжек и платки молоденькие продавщицы, работали только два отдела — подарков и игрушек.
«В отделе подарков наше внимание привлекли работы уральских камнерезов: из белого мрамора были вырезаны четыре фигурки Крыловского квартета. Они мне очень понравились, но стоили дорого. На одну фигурку мама всё же «наскребла» денег и сделала мне новогодний подарок. С тех пор уже более семидесяти лет на одной из книжных полок моей комнаты мраморный мишка продолжает играть на мраморной виолончели…».
На пути домой встретился высокий тощий паренек в ватнике – по всему было видно, что он настолько голоден, что находится на грани. Он шел в общежитие своего ремесленного училища и страшно замерз.
«Мама подхватила его под руку: «Пошли греться к нам, сегодня ради Нового года мы затопим плиту на кухне», — вспоминала Ирма Викторовна Исси. — Пришли. Увы! Кроме кипятка, которым была заварена какая-то аптечная трава, угостить его было нечем. Он сел рядом с плитой, снял ватник и положил его так, чтобы тот вбирал в себя тепло плиты, порозовел, потом начал собираться в дорогу. Мама предложила ему остаться ночевать у нас и вернуться в общежитие утром, но он сказал, что вечером ремесленникам дают кашу и кусочек хлеба с чаем. «Если я не приду, ребята съедят мой ужин, я должен идти»…
Когда он ушел, мама и тётя меня оповестили, что праздничным угощением у нас будет студень из столярного клея и заваренная кипятком картофельная мука, по чайной чашке на каждого. И тут в моей голове стали рождаться одна за другой просто гениальные идеи относительно поиска чего-нибудь съедобного. Первое, что я сделала, никому и ничего не говоря, это направилась к полкам между входных дверей.
Пространство между наружной и внутренней дверью, равное примерно полуметру, всегда использовалось нами как холодильник. В мирное время после походов в лес и на рынок на полках между дверями стояли вёдра с солёными грибами и кислой капустой, обеденные кастрюли. Неужели, думала я, там теперь ничего не найти? И я начала великий «шмон» сверху вниз. Верхние полки были совсем пустыми, а на двух нижних ещё лежали листы упаковочной бумаги…».
Девочка стала аккуратно, лист за листом, снимать бумагу с полок. И вдруг внутри одного сложенного пополам листа что-то нащупала. Развернула лист – в нем две сушеные воблы. Они остались от папиного обеда, он по воскресеньям любил обедать с пивом и воблой. Правда, рыбины были покрыты толстым слоем ржавчины, но все равно пахли очень аппетитно. И еще была одна находка.
«В коридоре на одном из шкафов стояла большая корзина с ёлочными игрушками. Я влезла на табуретку и, с трудом не уронив из рук, сняла тяжелую корзину с верхушки шкафа, и тихонечко, на цыпочках снесла её в комнату. Мои ожидания полностью оправдались: среди бус, стеклянных шаров и золотого дождя в ярких обертках лежали четыре длинных, сантиметров по 15-20, конфеты в виде палочек, образованных тонкими разноцветными сахарными трубочками.
Издав победный вопль индейцев, я влетела с ними на кухню. Перед встречей Нового года кто-то из взрослых разрезал каждую длинную конфету на несколько маленьких конфеток, и мы все пили с ними чай и при встрече Нового года и даже на следующий день. Так что Новый год по тем временам у нас был просто шикарным!».
Сергей Евгеньев
Специально для «Вестей»
