НАВЕТЫ НА СПЕРАНСКОГО
Ученый вспоминал, что попросил императора успокоиться и не принимать поспешных решений, пообещав дать совет в письменном виде. И уже вечером прислал обстоятельное письмо, в котором отмечал, что вина Сперанского недостаточно доказана и что в текущую минуту нет возможности даже назначить судебный комитет, «ибо все правительствующие лица в какой-то степени участвуют в обвинении, и что суд должно предпринять только после окончания кампании».
К тому же, как указывал Паррот, сомнения в действительной виновности Сперанского подкрепляются тем, «что в числе второстепенных доносчиков на него находится один отъявленный негодяй, уже однажды продавший другого своего благодетеля». В итоге Паррот посоветовал царю для полнейшей безопасности «сослать Сперанского подальше и держать под надежным присмотром, чтобы он не мог поддерживать начатые им преступные сношения».
Впоследствии Паррот даже приписывал себе заслугу спасения Сперанского от смерти, хотя едва ли Александр I имел когда-либо серьезное намерение казнить Сперанского. Как бы то ни было, но царь оправил Сперанского, еще совсем недавно своего ближайшего помощника, в ссылку в Нижний Новгород, лишив всех постов. Случилось все это 17 марта 1812 года, за несколько месяцев до войны.
«Русская история богата случаями внезапных падений вчера еще всесильных фаворитов, тем не менее опала ближайшего сотрудника и «правой руки» императора произвела оглушительное впечатление на современников, — отмечает историк Андрей Зорин.
«Если вдуматься в рассказ старого академика, то на первый взгляд он выглядит необычайной гиперболой, — указывает другой историк, Андрей Андреев. — Разве главной причиной падения Сперанского стали обвинения в измене, а не подготовленная им широкая программа государственных реформ? Мог ли Александр I всерьез говорить о расстреле высшего чиновника Российской империи, по сути второго лица после императора? Другие источники не сообщают о такой угрозе для Сперанского. Так не придумал ли Паррот этот разговор, чтобы лишний раз покрасоваться в роли мудреца, советам которого следуют цари?».
Дерптский профессор, действительно, был довольно близок к государю. Еще с самого начала его царствования между ними установились доверительные отношения: они часто встречались, обсуждали возможность улучшений в сфере народного просвещения. Однако историки считают, что Паррот был введен в заблуждение.
СЕКРЕТНЫЕ ДОНОСЫ
Историк Модест Корф, директор Императорской Публичной библиотеки, который первым познакомился с письмом Паррота, работая над биографией Сперанского, считал, что никаких его обвинений в государственной измене, подкрепленных доказательствами, быть не могло. А государь, желая скрыть истинную причину отставки Сперанского, сознательно обманывал профессора. Зачем?
ело во внутреннем конфликте между Сперанским и Александром I. Еще в начале 1811 года, обращаясь к Александру с просьбой ограничить слишком разросшийся круг его деятельности, Сперанский перечислял слухи, ходившие о нем в обществе: «В течение одного года я попеременно был мартинистом, поборником масонства, защитником вольности, гонителем рабства и сделался, наконец, записным иллюминатом… Я знаю, что большая их (обвинителей.— Ред.) часть и сами не верят сим нелепостям; но, скрывая собственные их страсти под личиной общественной пользы, они личную свою вражду стараются украсить именем вражды государственной».
Были и идейные разногласия. В конце марта 1811 года Карамзин подал императору, через великую княгиню Екатерину Павловну, свою известную записку «О древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях». Она была направлена против достаточно либеральных по своему духу идей и планов Сперанского.
Сперанский начинал видеть, что он становится не ко двору. Еще в начале 1811 года он просил у царя отставки с должности государственного секретаря и статс-секретаря по делам Финляндии. Александр I отставки не принял отставки.
В первый день 1812 года Сперанский получил от императора очередную награду — Александровскую ленту. Как считают исследователи той эпохи, Александр I имел обыкновение награждать тех, кого собирался отправить в отставку…
Как отмечает Андрей Андреев, из сохранившихся источников вытекают неоднозначные сведения о том, существовало ли действительно обвинение Сперанского в измене. С одной стороны, в обществе, действительно, ходили слухи об измене Сперанского. С другой стороны, сразу после его высылки сам Александр I заверял близких к нему государственных деятелей, что Сперанский — не изменник.
Однако по воспоминаниям министра юстиции Ивана Ивановича Дмитриева, Александр I негодовал из-за того, что Сперанский «за две комнаты от кабинета позволил себе предсказывать падение империи» и «простер наглость свою даже до того, что захотел участвовать в государственных тайнах».
Причем Дмитриев даже называл имя чиновника, обвиненного в передаче Сперанскому этих самых «государственных тайн». Речь о деле курляндского подданного Христиана Бека, перешедшего на русскую службу. Он занимался в МИД расшифровкой депеш заграничных посланников. Некоторые из этих документов предназначались только для глаз государя, но в 1811-1812 годах оказывались в руках Сперанского.
Известно «оправдательное письмо», отправленное Сперанским императору 4 февраля 1813 года из Перми. «Я не знаю с точностью, в чем состояли секретные доносы, на меня взведенные,— писал опальный реформатор.— Из слов, кои при отлучении меня ваше величество сказать мне изволили, могу только заключить, что были три главные пункта обвинения: 1) что финансовыми делами я старался расстроить государство; 2) привести налогами в ненависть правительство; 3) отзывы о правительстве».
По первым двум пунктам Сперанский указывал, что государственные доходы за то время, которое он руководил финансовой системой страны, выросли более чем в два раза, а увеличение налогов, неизбежное для государства, обремененного огромным бюджетным дефицитом и готовящегося к войне, никогда не может быть популярной мерой. А вот что касается подозрений, что он будто бы действовал в интересах Франции…
«Сие жестокое предубеждение о связях моих с Франциею, быв поддержано эпохой моего удаления, составляет теперь самое важное и, могу сказать, единственное пятно моего в народе обвинения,— отмечал Сперанский.— … Финансы, налоги, новые установления, все дела публичные, в которых я имел счастье быть вашим исполнителем, все оправдается временем, но здесь чем я оправдаюсь, когда все покрыто и должно быть покрыто тайною».
ОТСТАВКА КАК РЕЗУЛЬТАТ ИНТРИГ
По мнению историка Николая Карловича Шильдера, подлинной причиной опалы Сперанского стали его скептические суждения об императоре, а все произошедшее 17 марта 1812 года являлось «сведением личных счетов оскорбленного мстительного сердца».
Недаром в доносе Александру I, подписанном «граф Ростопчин и москвичи», утверждалось, что Сперанский «под видом патриотизма хотел действовать против особы» императора, «все сословия озлобить и побудить народ произнести великое и страшное требование», а также что автору письма известно «место, где хранится переписка Наполеона с обнаженными участниками заговора».
Вообще же, отставка Сперанского стала результатом масштабной интриги, затеянной против него недоброжелателями. Сперанского называли «одиноким реформатором», в своей деятельности он опирался исключительно на доверие и единомыслие императора Александра.
Сперанский считал главной причиной опалы свой план государственных преобразований, французский перевод которого был передан, по приказанию императора, мужу великой княгини Екатерины Павловны принцу Ольденбургскому. Того же мнения придерживались и многие современники. Как впоследствии вспоминал тесно связанный с великокняжеской четой Ростопчин, низвержение Сперанского приписывали как раз Екатерине Павловне, которая, по его мнению, была душой некоего «секретного комитета».
Иногда, говоря о причинах опалы Сперанского, Александр I предпочитал изображать себя самого жертвой обстоятельств. «У меня в прошлую ночь отняли Сперанского»,— сказал он Голицыну 18 марта. Но на следующий день государь заявил Нессельроде, что «именно теперешние только обстоятельства и могли выудить у меня эту жертву общественному мнению».
Впоследствии Сперанский вспоминал, что Александр I будто бы сказал ему: «У тебя сильные враги, общее мнение требует твоего удаления, только на этом условии соглашаются дать нужные нам деньги, а у меня на руках Наполеон и неизбежная война».
«ШКАТУЛКА С СЕКРЕТОМ»
Отправив Сперанского в ссылку, Александр I распорядился сообщить нижегородскому губернатору Андрею Максимовичу Руновскому, что «императору благоугодно, дабы тайному советнику Сперанскому во время пребывания его в Нижнем Новгороде оказываема была всякая пристойность по его чину».
Однако одновременно с этим распоряжением в Нижний Новгород через министра полиции поступило высочайшее предписание установить над ссыльным тайный надзор. На нижегородского губернатора возлагалась обязанность доносить в Петербург обо всем замеченном насчет Сперанского и обо всех лицах, с которыми он будет иметь знакомство или частые свидания.
Затем Сперанский был сослан еще дальше — в Пермь. Там первые месяцы он очень нуждается, закладывал свои подарки и ордена. Но печальнее всего было отношение местной светской публики, которая, действительно, воспринимала его как изменника.
Вернувшись в Россию из европейского освободительного похода, Александр I в самом конце августа 1814 года разрешил Сперанскому покинуть место ссылки и отправиться в свою деревню Великополье. Там он вел уединенный образ жизни, но прислушивался к каждому известию из Петербурга. Через некоторое время его навестил военный министр Аракчеев, и Сперанский обратился к нему с просьбой походатайствовать за него перед государем с тем, чтобы тот определил его на службу и дал должность.
В результате 30 августа 1816 года Сперанского вновь приняли на государственную службу и даже назначили Пензенским губернатором. В столицу он вернулся в 1821 году, и Александр I назначил его управляющим Комиссией составления законов. Впереди было еще немало государственной работы, и государь, казалось, забыл о своем желании «поутру расстрелять» Сперанского.
Сам же Сперанский после возвращения в Петербург в 1821 году записал содержание первого своего пространного разговора с Александром I, где, конечно же, не мог не всплыть вопрос о причинах событий девятилетней давности. Император заявил тогда: «Началом всему полагается де Санглен. Донос якобы состоял в сношении с Лористоном и Блумом (французским и датским посланниками. — Авт.)». Историки неоднократно считали Якова Ивановича де Санглена, помощника министра полиции Балашова, важным звеном интриги против Сперанского…
В январе 1822 года началась реформа Сибирского управления, разработанная Сперанским, ему было поручено управление сибирскими губерниями до прибытия назначенных генерал-губернаторов на места. А когда Александр I в ноябре 1825 года скончался, Сперанский составил проект манифеста о вступлении на престол Николая I, а позже был введен в состав Верховного уголовного суда по делу декабристов. Между тем, в случае удачи заговора именно Сперанского декабристы хотели видеть во главе государства. Так что Михаил Михайлович, как был, так и остался для государства «шкатулкой с секретом».
