Несколько слов о биографии княгини. Дочь графа Алексея Александровича Бобринского, сенатора, обер-гофмейстера, председателя Археологической комиссии, фрейлина императорского двора, она окончила Женский медицинский институт в Петербурге. Во время Второй Балканской войны, предшествовавшей Первой мировой, находилась в составе русской медицинской миссии. Во время эпидемии холеры, случившейся в Сербии, устроила там больницу, за что получила награду из рук сербского короля.
Княгиня была одной из первых в России женщин-автомобилисток. Летом 1910 года она стала единственной дамой среди почти полсотни участников Киевского автопробега на приз Николая II – протяженностью 3200 км.
Затем она увлеклась авиацией. В 1912 году прошла начальную подготовку в Шартской школе пилотов-авиаторов французского аэроклуба в Париже. Вернувшись в Россию, поступила в школу пилотов Императорского Российского Аэро-клуба и незадолго до Первой мировой получила удостоверение пилота. Когда началась война, попросилась в военную авиацию. Ей отказали, тогда она ушла на фронт сестрой милосердия. За храбрость была награждена Георгиевским крестом…
А что в делах сердечных? В начале 1907 года Софья Бобринская вышла замуж за штаб-ротмистра и конногвардейца князя Петра Александровича Долгорукова. Прожили они вместе недолго и в 1913 году развелись. В браке родилась дочь София, которая воспитывалась бабушкой Ольгой Петровной Долгорукой.
Во второй раз княгиня вышла замуж уже после того, как все в стране поменялось, – в ноябре 1918 года в Петрограде. Ее избранником стал дипломат князь Петр Петрович Волконский, старший ее на пятнадцать лет. Он был выпускником Императорского Александровского лицея, затем – Московского университета, потом служил чиновником МИД. До начала Первой мировой был первым секретарем русского посольства в Вене.
Весной 1919 года княгиня Волконская смогла выбраться из Советской России в Финляндию. Муж остался в Петрограде, поскольку не мог оставить одну свою престарелую мать. «Я в Финляндии. Позади Россия – Советская Россия. Впереди свободная страна, спокойная жизнь, нормальные люди… Но сердце не поет от радости. На душе камень. П.П. остался по ту сторону границы», – вспоминала княгиня.
«Смотрю на волны Финского залива. По вечерам видны огни Кронштадта. Как близко до Петрограда. Думаю о белом домике на Фурштадтской. Что-то они там теперь делают? Из-за этого дома, со всем находившимся в нем имуществом, belle-mère (речь идет о матери Петра Петровича. – Ред.) не согласилась воспользоваться заграничным паспортом: уехать – это значило оставить все на разграбление. Ради матери, старой и глухой, остался и П.П. “Пойми же, что я не могу покинуть здесь мою старую больную мать, одну в доме с прислугою”, говорил он мне…».
Волконская отправилась в Британию, где близ Лондона жила ее дочь с бабушкой: они были эвакуированы из Крыма на английском броненосце. Теперь оставалось вытащить мужа из «советского рая».
«Конечно, все мне говорили, что это безумие: думать о том, чтобы в настоящее время возвращаться в Россию – для этого надо быть сумасшедшей. Доказывали, что, во-первых, это мне никогда не удастся: граница сейчас закрыта, всякие сношения с Россией порваны. A в случае удачи – что я могу там сделать, чем смогу помочь?» – вспоминала княгиня.
ПРИТВОРИТЬСЯ КОММУНИСТКОЙ?
Лето 1919 года. Софии Волконской – тридцать два года. В Стокгольме она получила известие об аресте мужа. «Этим отметаются последние сомнения относительно необходимости моей поездки в Россию: без посторонней помощи выбраться из большевицкой (так в оригинале. – Ред.) тюрьмы немыслимо», – вспоминала княгиня.
В Гельсингфорсе она разыскала нескольких «специалистов», переправлявших нелегально через границу. «За деньгами дело не стало, трудности или опасности в расчет не принимаются. Ответы получаю уклончивые: сейчас исключительно трудный момент, надзор за границей весьма усилен, даже курьеры разведки временно не ходят», – рассказывала Волконская.
Она обратилась даже к генералу Юденичу. Тот любезно принял, внимательно выслушал, важно поглаживая длинные усы, обещал сделать “все от него зависящее”. Увы, никаких результатов.
Лили Демидова, которую Волконская знала с детства, устроила встречу с Маннергеймом. «Диктатор Финляндии – его слово здесь закон, – вспоминала княгиня. – Генерал принимает отменно любезно, долго с нами беседует, обещает разузнать насчет границы. Мое настроение сразу подымается. Увы! ненадолго. Через несколько дней получаю ответ: “Переход границы в настоящее время невозможен; обождите несколько недель, быть может, положение изменится”…
Что же мне теперь делать? Уж если диктатор не помог, y кого еще искать поддержки? Из подсознания выплывают все когда-либо слышанные рассказы об ужасах, творящихся в Чека. Пока я тут бездействую, П.П. казнят, пытают, расстреливают… Я лежу на полу и реву, до крови искусав себе пальцы. Курю папиросу за папиросой, до тошноты, до головокружения. Но от этого не легче».
Тем временем Юденич со свитой перебрался в Ревель. Волконская отправилась туда же. Но и там повторилось прежнее: «то ожидавшийся курьер не пришел, то на границе не спокойно и надо дать волнению улечься, то необходимо дождаться получения каких-то важных сведений».
Возникла афера: притвориться коммунисткой. В Ревеле через знакомства удалось за большие деньги купить настоящий членский билет, выданный центральным комитетом эстонской коммунистической партии. С таким документом в Советской России можно чувствовать себя достаточно уверенно. Уже условились о дне и часе переправы через Псковское озеро на советскую сторону. Но за несколько дней до предполагавшейся операции началось наступление белой армии Юденича на Петроград.
«Мы ликовали, – вспоминала княгиня. – В конечном успехе никто не сомневался. He сегодня-завтра Петроград будет взят… Были, вероятно, трезвые голоса – мы их не слыхали… Смущала только мысль о возможности последних эксцессов, знаменитая угроза Троцкого “хлопнуть дверью”. Старалась об этом не думать».
«НЕ ТО ПОПОВНА,
НЕ ТО УЧИТЕЛЬНИЦА»
Вслед армией Юденича княгиня добралась до Гатчины. Был уже конец октября 1919 года – момент краткого успеха белых. Вскоре началась спешная эвакуация Гатчины, более похожая на паническое бегство. Осталось одно: дождаться красных, смешаться с местными жителями и уже таким образом добраться до Петрограда. Легенда такая: мол, гостила y тетки в Гатчине, неожиданно нагрянули белые, так что и бежать не поспела, теперь возвращаюсь домой.
«Странно, до чего повязанный на голову наместо шляпы платок может изменить весь внешний облик. Этому способствует и мешок за спиной с небольшим запасом провизии, зубной щеткой да кусочком мыла… Не то поповна, не то сельская учительница. Сойдет. Выступаю рано: впереди сорок две версты», – вспоминала княгиня.
Путь был смертельно опасный, жители были смертельно напуганы. «Чувствую, нету моих сил, не дойти мне. Как быть? В поле ночевать – замерзнешь, да и страшно очень. Стучусь по дороге в один дом, в другой: “Пустите переночевать. Заплачу как следует, не поскуплюсь”. Какое там, и слушать не хотят: «Проходи себе, матушка, с Богом. He такое теперь время – чужих в дом пускать”. И дверь захлопывается перед носом».
И вот – холодный, угрюмый Петроград, где опасность разоблачения подстерегает на каждом шагу. «Вспоминаю сказку Андерсена про русалку, которая по лезвиям ножей шагала к своему принцу. В ее время, как и сейчас, не было ни трамваев, ни извозчиков…», – вспоминала Волконская. Она добралась до «белого домика» на Фурштатской, который покинула каких-то полгода назад. Стекла, слава богу, не выбиты, лишь чуть потускнели, да ручка у дверей не блестит, как прежде. Старый дворецкий что-то делал возле ворот.
«Здравствуйте Иван Адамович». Тот с недоумением обернулся. «Не узнаете?!». «Ваша светлость!» – изумился дворецкий. «Что князь?». «Петр Петрович в Москве», – понизил голос старик.
Оказалось, что Волконского держат в Москве – в концентрационном лагере для врагов советской власти, устроенном в бывшем Ивановском монастыре. Арестовали его еще в июле в помещении Датского Красного Креста в Петрограде, куда он зашел за какой-то справкой. А там оказалась ловушка… Посетовал дворецкий и на то, что в «белом домике» на Фурштатской теперь красный башкирский штаб: «Мебель переломали, портретам глаза выкололи, библиотеку пустили под цигарки»…
Итак, Волконской предстояла поездка в Москву. Но как? Без документов, нелегально? Помогла давняя знакомая – актриса Марианна Зарнекау. Она отвела Волконскую к Максиму Горькому. «Меня он спас… Без помощи Горького я тогда обречена была на погибель. Благодаря его стараниям я получила необходимые для существования советские бумаги, по его хлопотам дано мне было несколько дней спустя разрешение на проезд в Москву», – вспоминала княгиня.
В командировочных документах, полученных с помощью Горького, Волконская значилась «инструкторшей по музыкальной части». В Москве приютил двоюродный брат Петра Петровича – писатель Сергей Михайлович Волконский.
И вот – свидание в Ивановском лагере. В первую секунда Волконская не узнала мужа: похудевшего, с длинными волосами и незнакомой русой бородкой. «Что можно сказать друг другу в какие-нибудь несчастные пятнадцать минут, стоя на снегу, среди шума и гама, и всех этих незнакомых людей, где каждый торопится высказаться, стараясь перекричать соседей. Что можно сказать? Какие-то обрывки фраз, отдельные слова… Да и без слов все понятно… Одним взглядом, одним прикосновением руки сказано все…».
РАЗОЧАРОВАНИЯ, РАЗОРЕНИЕ, НИЩЕТА…
План действий был таков: Горький дал Волконской документ, что Петр Петрович якобы работал в издательстве «Всемирная литература», и он, Горький, его знает и ручается, что тот не представляет никакой опасности для советской власти. Однако бумага от Горького не произвела особенного впечатления. Надо было искать новые подходы, а пока поддерживать силы мужа, чтобы он не умер на тюремном пайке.
Через знакомых удалось выйти на комиссара юстиции Красикова. Тот выслушал жалобу, что Волконский уже полгода сидит в тюрьме, без предъявления обвинений, взят в качестве заложника «до окончания Гражданской войны». «Что ж, могла выйти ошибка… Если дело действительно так, как вы говорите, мы его пересмотрим и разберем. Невиновных мы не караем», – ответил Красиков. И слово свое сдержал: ВЦИК рассмотрел дело Волконского и постановил: предложить ВЧК освободить его. Но проходили дни, а ничего… ВЦИК ведь только «предложил», а всесильная ВЧК вправе согласиться или нет.
Что делать? Волконская добилась приема у высокопоставленных большевиков – Калинина и Каменева. Те кивали головой, но пожимали плечами: что мы можем сделать? Мол, ВЧК сильнее нас всех.
Помогло опять-таки знакомство. Выяснилось, что многие прибегали к помощи некоего Богуславского, «старого морского волка», который был на короткой ноге с самим Дзержинским. И случилось поистине чудо: Волконского в феврале 1920 года освободили после девяти месяцев заключения. «Не благодарите меня, – сказал ему Богуславский. – Вашим освобождением вы всецело обязаны вашей жене». Оказалось, он спросил у Дзержинского: «Феликс Эдмундович, вы читали Некрасова?». Тот даже не дал договорить: “Знаю, знаю, вы хотите говорить о «Русских женщинах» и о княгине Волконской”. И тут же подписал приказ об освобождении Петра Петровича…
В Петрограде Волконским всеми правдами и неправдами удалось добиться выезда в Эстонию – под тем предлогом, что там у Волконского было имение, и была возможность выехать туда в качестве «эстонских репатриантов». Несколько раз чуть не сорвалось, и вот она – граница, за которой кончался «советский рай».
Впрочем, и на той стороне особенного рая не было. Впереди оказались разочарования, разорение, нищета. «Преподавание гимнастики, ухаживание за больными в Ницце, кинематографические съемки в роли статиста, чтение вслух слепому банкиру, экзамен на шофера такси в Париже…», – вспоминала княгиня.
В 1934 году в Париже вышли ее мемуары «Горе побежденным». Софья Алексеевна пережила Вторую мировую войну и умерла в 1949 году. «Из нашей жизни ушла замечательнейшая русская женщина, необыкновенно одаренная и своеобразная, – писал поэт Георгий Иванов. – В любой стране ум, литературный талант, душевная исключительность и энергия покойной С.А.Волконской обратили бы на нее всеобщее внимание, поставили бы ее на заслуженную высоту. В любой «своей» стране. Но ведь она долго жила и умерла не в своей стране…». Петр Петрович Волконский пережил Софью Алексеевну на восемь лет.
Любопытно сложилась судьба дочери княгини – Софии Петровны. Перед войной благодаря своим коммунистическим симпатиям она была известна как «красная княгиня». В годы оккупации Франции принимала участие в движении Сопротивления, была арестована, но сумела выжить. После войны владела турфирмой, занимающейся организацией поездок в страны Восточной Европы и СССР.
Сергей ЕВГЕНЬЕВ
Специально для «Вестей»
