Когда говорят о друзьях Пушкина, то непременно вспоминают и Петра Андреевича Вяземского, которого в свое время его называли «остроумнейшим русским писателем». Отношения Вяземского с Пушкиным нельзя назвать безоблачными: известно, что тот оказывал знаки внимания жене Петра Андреевича. Впрочем, любвеовильному поэту, наверное, это было простительно: он увлекался прекрасными дамами так же быстро, как расставался с ними, находя новые «объекты» своей страсти…
[caption id="attachment_6429" align="aligncenter" width="647"]
Петр Андреевич Вяземский[/caption]
Башмачок всему виной
Петр Андреевич Вяземский был старше Пушкина на семь лет и принадлежал практически совсем к другому поколению – тех, кто участвовал в войне против Наполеона. Незадолго до войны, в 1811 году, он женился – на княжне Вере Федоровне Гагариной, которая между прочим, была его старше на два года.
Известный мемуарист Филипп Вигель так описывал княжну: «Не будучи красавицей, она гораздо более их нравилась… Небольшой рост, маленький нос, огненный, пронзительный взгляд, невыразимое пером выражение лица и грациозная непринужденность движений долго молодили ее. Смелое обхождение в ней казалось не наглостью, а остатком детской резвости. Чистый и громкий хохот ее в другой казался бы непристойным, а в ней восхищал; ибо она скрашивала и приправляла его умом, которым беспрестанно искрился разговор ее».
Согласно легенде, знакомству Вяземского и княжны Веры предшествовала курьезная история. Всему виной был башмачок, брошенный ради забавы в усадебный пруд. Кавалеры, в том числе князь Вяземский, который был в гостях, бросились его вытаскивать. Вяземский захлебнулся, промок до нитки и заболел, а потому не смог покинуть поместье. Слег в постель, за ним ухаживали, и всех усерднее Вера. Дабы прекратить сплетни, им предложили уже наконец-то пожениться. Причем Вяземский венчался, сидя в кресле, поскольку еще не совсем выздоровел.
О помолвке княжны Веры Гагариной с Петром Андреевичем Вяземским было объявлено в сентябре 1811 года, а 18 октября состоялась свадьба. Уже в 1812 году у них родился сын, которого назвали Андреем, в честь деда. В том году поэт посвятил жене стихотворение «К подруге», в котором были и такие строки: «От суетного круга, // Что прозван свет большой, // О милая подруга! // Укроемся со мной. // Простись с блестящим светом, // Приди с своим поэтом, // Приди под кров родной, // Под кров уединенный, // Счастливый и простой, // Где счастье неизменно // И дружбой крыл лишенно // Нас угостит с тобой!».
Петр Вяземский, действительно, очень любил княжну Веру – об этом могут свидетельствовать хотя бы письма, который он отправлял жене из действующей армии. В Отечественной войне он показал себя настоящим героем: участвовал в Бородинской битве, лошадь под ним была ранена, а сам Вяземский чудом уберегся от вражеских пуль.
«Я сейчас получил твое письмо с двумя образами и повесил их на шею, как ты мне велела, – писал Вяземский жене из армии 21 августа 1812 года. – Я их не сниму, милый мой друг, ты можешь быть в том уверена. Повторяю тебе мою просьбу писать ко мне чаще… Итак, заклинаю тебя, милая моя Вера, как можно более покоряться рассудку и не предаваться всем страхам, которые будет рождать в тебе воображение и нежная твоя ко мне любовь. Молись Богу обо мне, я об тебе, и все пойдет хорошо… Обнимаю тебя нежно, и в поцелуе моем передаю тебе душу мою…».
«Обязанности военного человека не заглушать во мне обязанностей мужа твоего и отца ребенка нашего, – читаем в письме Вяземского жене, датированном 24 августа 1812 года, за несколько дней до Бородинской битвы. – Ты небом избрана для счастья моего, и захочу ли я сделать тебя навек несчастливою? Я буду уметь соглашать долг сына отечества с долгом моим и в рассуждении тебя. Мы увидимся, я в этом уверен. Молись обо мне Богу. Он твои молитвы услышит, я во всем на Него полагаюсь.
Прости, дражайшая моя Вера… Мы созданы друг для друга, мы должны вместе жить, вместе умереть… Ты в душе моей, ты в жизни моей. Я без тебя не мог бы жить. Прости! Да будет с нами Бог!»
А это письмо Вяземский отправил жене уже после битвы при Бородино, 30 августа 1812 года: «Я в Москве, милая моя Вера. Был в страшном деле и, слава Богу, жив и не ранен, но однако же не совершенно здоров, а потому и приехал немного поотдохнуть. Благодарю тебя тысячу раз за письма, которые одни служат мне утешением в горести моей и занятием осиротелого сердца. Кроме тебя, ничто меня не занимает, и самые воинские рассеяния не дотрагиваются до души моей. Она мертва: ты, присутствие твое, вот – ее жизнь; все другое чуждо ей…
Дело было у нас славное, и французы крепко побиты, но однако ж армия наша ретировалась… Пропасть знакомцев изранено и убито. Ты меня сохранила. Прости, ангел мой хранитель».
«Твои письма – одно мое отрадное развлечение»
В 1817 году Вяземский принял решение поступить на службу: к тому времени Вяземский успел, по собственному его выражению, «прокипятить» на картах полмиллиона. Он был определен в Варшаву, в канцелярию полномочного делегата при Правительствующем совете Царства Польского. Карьера продолжалась недолго: в 1821 году Вяземского отстранили от дел и удалили из Варшавы. Историки считают, что причинной стали «польские симпатии» Вяземского, а также его письма, вскрытые полицией, в которых были резкая критика правительства.
С тех пор он долгое время не служил, занимался литературой. Проводил время с семьей в родовом подмосковном имении Остафьево. В «Остафьевском архиве князей Вяземских», как отмечает литературовед Вера Нечаева, предваряя публикацию в 1934 году, «сохранились сотни писем, составляющих шестидесятилетнюю переписку кн. П.А.Вяземского с женой. От толстой голубоватой бумаги начала XIX века до тончайших полупрозрачных листков, модных в середине XIX столетия, от писем, посылаемых с «обратными» ямщиками в Вологду и Ярославль, до экстренных депеш, помеченных наиболее фешенебельными курортами Европы…».
Мы процитируем лишь несколько писем Петра Андреевича. Из Новгорода, 22 мая 1826 года: «А у вас что делается, мои милые? Сделай милость, пиши, как можно чаще. Мне весело не будет; по крайней мере хочу быть покоен, думая о вас. Обнимаю и благословляю вас от души».
Вяземский упрекал жену, что та редко откликается на его письма, даже называл ее «ленивицей»: «А ты все редко пишешь! Я так же надоедаю тебе своими письмами, как ты мне своим молчанием. Да пиши через день, хотя по три строчки. Странный ты человек». Еще через несколько дней: «Обнимаю и благословляю вас, мои милые. Сделай милость, пиши чаще. Твои письма одно мое отрадное развлечение в здешней тоске, а неполучение писем новая тоска. Целую тебя и вас нежно».
«А я все не могу не жаловаться на твое молчание и не тосковать по твоим письмам… Не понимаю, как тебе не грешно и не совестно… Ты все мне твердишь, что тебе нечего писать. Да неужто требую от тебя любопытных новостей, поразительных происшествий, городских сплетней или рассуждений твоих? Нечего сказать, странный ты человек!»
Божественная княгиня-лебедушка
С Пушкиным отношения Вяземского завязались еще тогда, когда будущее «солнце русской поэзии» был еще лицеистом и видел в Вяземском одного из своих учителей. Они не так часто виделись, но вели постоянную и весьма оживленную переписку.
Что же касается пушкинского увлечения женой Петра Вяземского… Да, современники говорили, что с ней Пушкин порой бывал откровеннее, чем с ее супругом и, действительно, ее любил. Они познакомились в 1824 году в Одессе. Вяземская полушутливо называла его своим «приемным сыном», хотя он был старше ее всего на девять лет.
«Я считаю его хорошим, но озлобленным своими несчастьями; он относится ко мне дружественно, и я этим тронута; он приходит ко мне даже когда скверная погода, несмотря на то что, по-видимому, скучает у меня, и я нахожу, что это очень хорошо с его стороны. Вообще он с доверием говорит со мной о своих неприятностях и страстях», – говорила о Пушкине Вера Вяземская.
Исследователям известны шесть писем Пушкина к Вере Федоровне. В них он называл ее «княгиней-лебедушкой», «божественной княгиней» и… «доброй и милой бабой». В апреле 1830 года Пушкин, готовясь к свадьбе, попросил Веру Вяземскую быть его посаженной матерью. Увы, она захворала и не смогла исполнить его пожелание… После роковой дуэли Пушкина она почти безотлучно находилась у его постели…
Как отмечает литературовед Вера Нечаева, сохранились многочисленные письма Веры Вяземской к мужу из села Мещерского Пензенской губернии, где она жила с детьми в 1827-1828 годах. Почти в каждом письме Вяземская упоминала о Пушкине, посылала ему приветы, спрашивала о нем, передавала свои впечатления от «Онегина». «В ее комнате в Мещерском портрет Пушкина висел на стене рядом с портретами Вяземского и Гете», – отмечает Нечаева.
Испытывал ли Вяземский чувство ревности? Трудно сказать, поскольку он хорошо представлял себе пушкинское непостоянство. Что же касается семейной жизни самих Вяземских, то жили они в согласии, несмотря на многочисленные увлечения Петра Андреевича.
Души три вечные струны
«В ней было много внешнего блеска – живости, остроумия, игривой кокетливости, долго ее молодивших, погони за красивой внешностью, любви к нарядам, к блестящему обществу, к изящному окружению, – говорит о Вяземской Вера Нечаева. – Но в то же время в ней были качества, делавшие из модной светской женщины прекрасную семьянинку и подругу своего талантливого, умного мужа. Чрезвычайно заботливая мать многочисленных детей, отличавшихся исключительно слабым здоровьем, она в то же время стремилась быть на высоте литературных интересов современности и при помощи мужа всегда была в курсе литературы не только французской, но и русской. Произведения мужа она постоянно переписывала и даже переводила прозой на французский язык».
В своем стихотворении «Любить. Молится. Петь» Вяземский написал так: «Души, настроенной к созвучию с прекрасным, // Три вечные струны: молитва, песнь, любовь! // Счастлив, кому дано познать отраду вашу, // Кто чашу радости и горькой скорби чашу // Благословлял всегда с любовью и мольбой // И песни внутренней был арфою живой!»
«Что за страсть, если она страдание? Недаром на языке христианском имеют они одно значение. Должно пить любовь из источника бурного; в чистом и тихом она становится усыпительным напитком сердца. Счастье – тот же сон», – записал как-то в своих записных книжках Петр Вяземский.
Там же можно встретить и такую его запись, которая достаточно ярко отражает его отношение к жизни: «А вот причуда мужского сердца. Молодой поляк, принадлежавший образованной общественной среде, проезжал через Валдай… Коляску проезжего обступила толпа женщин и девиц и назойливо навязывала свои баранки. Поляк влюбился в одну из продавщиц. Решился он остановиться в Валдае. Медовый месяц любви его продолжался около двух лет. Родные, не получая писем его, начали беспокоиться… Узнав, в чем дело, писали они с увещеваниями возвратиться домой… Наконец приехали за ним родственники и силой вырвали его из объятий этой Валдайской Калипсо.
Вот любовь так любовь: роман на большой дороге, выходящий из ряда обыкновенных приключений. При встречах моих с ним в Варшаве, я всегда смотрел на него с особенным уважением и сочувствием».
Вяземский пережил почти всех своих детей, кроме одного только сына Павла. В 1850 году, после смерти седьмого ребенка – 36-летней дочери Марии, он совершил паломничество в Иерусалим ко Гробу Господню, а потом лечился в Европе от тяжелого приступа нервной болезни, который страдал еще с давних пор…
После восшествия на престол Александра II, который благоволил к Вяземскому, тот попытался снова найти себя в государственной деятельности. Был заместителем («товарищем») министра народного просвещения, возглавлял Главное управление цензуры, руководил подготовкой цензурной реформы. Стал сенатором, гофмейстером Двора Его Императорского Величества, членом Государственного совета…
Для многих современников он был исторической личностью, человеком из пушкинских времен. Вяземский оказался удивительным для своего времени долгожителем: он ушел из жизни в 1878 году в Баден-Бадене. На курорте, которому он посвятил немало своих стихов, в одном из них была такая провидческая строка: «Уж если умереть мне на чужбине, так лучше здесь, в виду родных могил…». Здесь скончались его дочь и внук. А впоследствии, в 1886 году, – и жена Вера Федоровна. Она не дожила пяти лет до своего столетия. Похоронили ее на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры в Петербурге, рядом с могилой мужа…
Сергей ЕВГЕНЬЕВ
Специально для «Вестей»
