«САМОЕ СОКРОВЕННОЕ, САМОЕ ДОРОГОЕ»
В архиве, который оказался в распоряжении петербургского исследователя Вячеслава Кокина, - чуть более шести десятков писем и почтовых карточек. На записке, отправленной в одном из писем, и на почтовых карточках можно обнаружить адрес воинского подразделения, в котором служил Николай Гудков: «Действующая Красная Армия, полевая почтовая станция № 618, часть № 1064, саперная рота». На нескольких письмах видна работа военного цензора: фрагменты писем тщательно вымараны черной краской, а на одном из писем Елизаветы часть письма и вовсе вырезана ножницами.
«Письмо, Лилюша, в этих условиях действует лучше всякого отдыха, лекарства, - писал Николай. - Не один раз твои письма приводили меня в нормальное состояние. Знаешь, родная, когда в руках твое письмо, так мне кажется, что в это время в них самое дорогое, самое близкое и самое желанное, и ведь это не только «кажется» - это действительно самое сокровенное, самое дорогое, которое прижимаешь крепко к губам и крепко целуешь, не боясь, что оно скажет «только не громко» или «не задуши!». Так пойми, девочка, что твои письма мне служат и являются для меня гораздо большим чем средством что б не скучать. Они дороги сердцу по своему, люби их Лиля, люби так, как я».
Увы, нам неизвестно даже, как выглядели герои этой переписки: их фотографий пока найти не удалось. Зато в Центральном государственном архиве историко-политических документов Санкт-Петербурга Вячеслав Кокин разыскал автобиографию Николая Григорьевича Гудкова, написанную им 23 сентября 1940 года вместе с заявлением о вступлении в члены ВКП(б).
Из нее следовало, что он родился 19 декабря 1909 года в городе Лида Виленской губернии, закончил семь классов в Смоленске, затем приехал в Ленинград для поступления в Артучилище, но не был принят по состоянию здоровья. На следующий год поступил в Ленинградский техникум речного плавания, потом учился в Академии водного транспорта.
В начале июля 1941 года Николай Гудков ушел добровольцем на фронт. Продолжал получать заработную плату на Ленинградской пассажирской пристани, о чем свидетельствует расчетный лист за декабрь 1941 года. На момент сохранившейся переписки он служил командиром роты на Ленинградском фронте в 556-м отдельном саперном батальоне 281-й стрелковой дивизии в звании старшего лейтенанта.
Его жена Елизавета Михайловна Гудкова работала на заводе «Большевик» в должности старшего техника в химической лаборатории.
«ВСЕ МОИ ДУМЫ ТОЛЬКО О ТЕБЕ»
«Лиля! Жаль, что ты меня не видишь в одежде воина Рабоче-Крестьянской армии! И «пирожек» на голову дали. Сегодня мы верно уедем, уедем не простившись с тобой, – обидно», - писал Николай жене 26 сентября 1941 года.
Он не без гордости сообщал, что в действующей армии его зачислили по специальности – командиром взвода минеров. «Наша работа состоит в минировании полей, дорог пролесков, подрывной работе. Все это взводом делается, как на нашей территории, так и в тылу врага. Работа интересная. Очень доволен, что назначение в стрелковый взвод отменили».
Николай рассказывал, что в подразделении его приняли очень хорошо: «накормили, чаем напоили... Старшина роты принес прекрасную винтовку полуавтомат. Спросил, как зовут мою жену, и велел винтовку назвать так же, это в шутку он сказал, а серьезно велел оберегать так же, как жену».
Конечно же, Николай очень волновался за супругу, оставшуюся в блокадном Ленинграде. «Мне пиши чаще; может, я иногда буду писать с перерывами (смотря из-за обстоятельств) так ты на это не обращай внимание. Помни, что мы сидим на болоте, и каждая весточка приносит отраду. Напиши, как Вас беспокоит немец, часто ли бомбит. Напиши подробно про семью», - писал Николай 4 октября 1941 года.
Спустя три дня он писал в очередном письме: «Сегодня и вчера (и вообще каждый день) наши самолеты здорово дают жару немцам. Помнишь, ходили слухи, что на фронте нет патрон, снарядов, оружия и т.д., так вранье все это, всего в изобилии, всего достаточно и это в первую очередь чувствуют немцы на своей спине»...
«Милый мой Колюшка!.. – отвечала Лиля. - Знаешь и так-то время тяжелое, а одиночество только еще больше гнетет. Совершенно не с кем слова вымолвить, хоть плачь. У нас дома все хорошо... Колюшка! Береги милый себя, но если вдруг что случится с Тобой, сразу же сообщай по моему адресу и на всякий случай маме. Милый мой, как хочется быть вместе, сижу и реву так тяжело».
«Колюша! – писала Лиля в следующем письме, от 29 сентября 1941 года. - Каждый час все бегаю к почтовому ящику в надежде увидеть конвертик, но увы, все напрасно, и я опять захлопываю дверь. Холод дома ужасный...
Колька, мой милый славный Колька! Береги себя мой дорогой, все мои думы только о Тебе. Так тяжело, что от Тебя нет даже весточки… Колюнчик , мой милый Колюшка! Как мне хочется поговорить с Тобой и поцеловать крепко-крепко. Мне так скучно и тяжело без Тебя. Я стараюсь все время распределить так, чтобы не быть свободной, но ничего не выходит думы все равно одолевают. Скорей-бы все кончилось, благополучно для нас обоих, и мы смогли-бы с Тобой зажить спокойной жизнью в мирной обстановке, не расставаясь на долго.
«…Коленька! Напиши, что сейчас необх. купить, учтя, что мы оба на фронте, - писала Лиля 11 октября. - Очень жалею, что мы сразу не догадались о необходимости взять Тебе с собой ватник и шарф. Ну авось успеем поправить дело вовремя. Обо мне, мой милый, не беспокойся – хандра, как Ты знаешь, у меня проходит быстро, сейчас время нужно на более серьезное. Стараюсь принести как можно больше пользы, зная что «частичка» ускорения победы над немцем зависит и от меня, т.-к. я являюсь частичкой той огромной машины, которая должна работать бесперебойно. Целую Тебя, мой дорогой».
Еще спустя несколько дней Лиля сообщала супругу, что отправила ему посылку, в которую положила все, что он просил, «и кроме этого еще – сухари, сахар, конфеты, носки, два платка, конфехты, носки, два платка, конверты, бумага, открытки, ремешок и на всякий случай катушка с иголкой (да забыла – еще материя для портянок). Материя, в которую зашита посылка, я думаю пойдет тоже для портянок».
«КАЖДЫЙ СУХАРИК ПАХНЕТ ДОМОМ...»
«Последние дни у нас почти тихо, видимо их (фашистских летчиков. – Ред.) начинает пугать погода, - рассказывала Лиля 19 октября 1941 года. - Сегодня настоящая зима и ребятишки вытащили санки и во всю катаются. Когда попадаешь на Невский, то видишь такую массу людей, которые все куда-то спешат, смеются, что даже и не верится, что Ленинград – прифронт. город. Во время тревоги очень хорошо помогают милиции – комсомольцы, а ночью они дежурят на всех улицах и перекрестках и помогают вылавливать всех тех, кто вредит нашему делу, а след. губит нашу родину – ракетчиков…
Ну славный мой муженек, желаю Тебе успеха в борьбе с немцем.
Ты должен их уничтожать, но сам оставаться невредимым.
Передай привет Твоим бойцам, напиши, что им надо выслать. Все что смогу для них сделать – сделаю с большим удовольствием. Пускай берегут себя им еще много предстоит впереди.
А Тебя мой вояка обнимаю крепко-крепко и нежно целую».
«Милый котенок Лилюшка! – отвечал Николай. - Я на тебя не нахвалюсь, ты такая умница и молодец, что в письме это просто невозможно выразить. Ведь я каждый день получаю твои письма и открытки, а иногда и по два сразу, продолжай, милая, в том же темпе, за это я тебе только благодарен, жалею, что я со своей стороны не могу выдерживать такого же темпа, а по этому мои письма ты получаешь значительно реже чем я твои».
«Эх, Лилюша, как ты права, что мало пришлось быть нам вместе, права, что и то, немногое, было столь хорошим, что забыть его нельзя, - писал Николай спустя несколько дней, 22 октября 1941 года. - Лиля, сходи в хорошую (Ленсовета) фотографию и закажи свой портрет художественно оформленный, это будет замечательно и нужно. На раму и портрет не скупись. На это я ассигную особо сумму потребуемую тобой, эти расходы твоей «кассы» не коснутся. Значит это мой вторая просьба, которую ты выполнишь незамедлительно. Также авансом целую тебя два миллиона раз».
И, вот, наконец, пришла долгожданная посылка, отправленная Лилей.
«Моя милая, родная Лилюшка! – писал Николай 25 октября 1941 года. - Два дня тому назад получил и распечатал посланную тобой посылку. Каждая вещь, каждый сухарик пахнет домом, какой приятный этот запах. Как он напоминает все недавнее!
Шарф прекрасный, лучшего и представить нельзя, в нем никакие морозы не страшны, мягкий, теплый, широкий и бесконечно длинный. Большое тебе за него спасибо. Где ты его достала? Бритвенный прибор очень хороший, сегодня я брился, и он показал очень неплохие качества, очень удобно, что есть зеркальце…».
«ЖИЗНЬ ТЫ МОЯ ЛИЛЮША!»
Почти в каждом письме Николай и Лиля переживали из-за разлуки.
«Если-бы Ты только знал, как сильно у меня желание увидеть Тебя! Даже уходя из дома я как маленькая глупая девчонка оставляю Тебе записочки «на всякий случай» прикалывая их к входной двери или оставляю их в комнате на столе… Знаешь у меня какое-то ожидающее состояние все кажется, что раздастся стук и звонок и я в надежде, что это Ты бегаю к двери, но там никого нет».
«...Коля, давай-ка заключим с Тобой договор, что мы приложим все наши усилия и выйдем победителями из всех угрожаемых нам опасностей, - обращалась Лиля к мужу. - Колька, милый хороший Колька! Как прекрасна жизнь, и как мы мало ценим ее тогда, когда она давала нам с Тобой все, что только можно... Если бы после всего, сейчас дать прежнюю спокойную жизнь, то кажется «горы-бы своротил» и не устал».
В ноябре Лиле удалось приехать в воинскую часть, где находился муж, - под Колтушами.
«Лиля, милая! Прошло больше суток, как расстались… Ведь теперь каждая вещичка в комнате, в дворе и улицы в Токкари напоминают о твоем здешнем пребывании. Да, это было. Как были хороши же дни! Только жаль, что эти дни были так коротки, в то время, как все остальные до твоего посещения и после бесконечно длинны, в особенности сейчас... Как хорошо на душе, когда любишь, и когда сознаешь, что так-же любим.
...Жизнь ты моя Лилюша! Жизнь ненаглядная, дорогая, хорошая. Как благодарен тебе, благодарен за все, за твою любовь, за твое отношение и внимание ко мне, за твою ласку, нежность и отзывчивость. Благодарен за то, что стала Гудковой, стала моей единственной, безраздельной жизнью...».
«...До унынья у меня не доходит, я уверена, что все будет благополучно. Вообще, Колюша, нехорошо себя хвалить, но я пока держусь стойко, - отвечала Лиля. - Бывают ужасно тяжелые минуты, но они почти бесследно проходят. Только вечно будет жить ненависть к палачам и убийцам, которые изуродовали наши богатые плодородные села и города, которые своей бомбежкой и арт. стрельбой тысячи людей оставляют зимой без собств. угла и делают детей сиротами и уродами».
В конце декабря 1941 года Николай был отправлен из ближнего тыла на передовую. В письмах жене он описывал некоторые боевые подробности, когда он, будучи сапером, участвовал в подрыве вражеских дзотов. Рассказывал про моменты, когда его жизнь висела на волоске.
«Сама того не зная ты поздравила меня с днем рождения в квадрате, был момент, когда я последний раз думал о тебе: выйдя на одну из просек леса наткнулись на движущуюся колонну танков и автоматчиков, один из нас громко сказал «Наши!», а оказалось немцы. Чудо спасло: над нами и рядом пронесся ливень трассирующих пуль, вот уж здесь пришлось действительно зарыться в снег...
А сегодня перед одной из операций пришлось быть в разведке под носом у немца, признаюсь было очень неприятно т.к. было светло, а масхалатов не было. Так вот видишь девочка теперь каждый день в работе, в работе настоящей боевой... Вот Лиля, какие у нас здесь дела. Каждая минута – минута напряжения сил, но с каждой такой минутой мы все ближе к цели – освобождению Л-да...».
В марте 1942 года Николай был ранен, но скоро вернулся в строй. «Мальчик ты мой родной! Ради меня скорей поправляйся! Ты мне необх. как для всего живого воздух», - писала Лиля. Последнее письмо от Николая Гудкова было без даты. Он сообщал, что вернулся на фронт, назначен заместителем командира батальона. «Погода мокрая, валенки сырые...».
Так бы и хотелось завершить эту историю на мажорной ноте, но увы, у войны – свои законы... Согласно документам Центрального архива министерства обороны, Николай Гудков был тяжело ранен, 14 апреля 1942 года поступил в полевой подвижной госпиталь № 738, где на следующий день скончался. Он был захоронен в Киришском районе Ленинградской области, участок Бараки, западнее высоты № 51...
Полностью переписка Николая и Елизаветы Гудковых будет опубликована в 13-м выпуске историко-документального сборника «Блокада глазами очевидцев», который выйдет в свет в январе будущего года.
