В феврале 1917 года преуспевающий столичный банкир и промышленник Алексей Мещерский, которого называли «русским Фордом», внезапно переехал из Петрограда в Москву. И причиной отъезда были вовсе не глобальные политические события, разрушившие весь прежние миропорядок, а любовная история. Алексей Павлович, отметивший пятьдесят лет своей жизни, бросил семью ради возлюбленной, которая была вдвое младше его.
«ЛЮБОЙ ЧЕК ЗА ЕГО ПОДПИСЬЮ БЫЛ БЫ ОПЛАЧЕН»
Назвать Алексея Мещерского человеком импульсивным сложно. Свою карьеру он выстраивал шаг за шагом. Окончил военный корпус в Москве, однако сразу же после этого отказался идти по военной линии, поскольку не чувствовал к ней никакой склонности, и поступил в Петербургский горный институт. Получив образование, работал на уральском Богословском горном заводе, затем на Коломенском машиностроительном заводе инженером.
В 1896 году Мещерский стал старшим инженером Сормовского завода. С его приходом предприятие было полностью модернизировано, отношения с рабочими построены по западному образцу, то есть корпоративный дух сочетался со строгой дисциплиной. Во время революции 1905 года он сумел разрешить конфликт с сормовскими пролетариями: провел с ними успешные переговоры, поскольку пользовался уважением в среде рабочих.
Ко времени революции 1917 года он был одним из владельцев и директором-распорядителем Сормовского и Коломенского заводов, объединившим их в трест «Коломна-Сормово». Был одним из организаторов и директоров Международного коммерческого банка в Петербурге.
Незадолго до Первой мировой войны он приобрел богатый доходный дом в Петербурге на Кирочной улице, заняв в нем со своим семейством роскошные апартаменты на всем втором этаже.
Его жена, Вера Николаевна Малама, происходила из семьи екатеринославских дворян. Мещерский познакомился с ней, еще будучи студентом Горного института, на практике в Екатринославе. И женился, сразу же окончил институт.
У них было две дочери – Наталия и Нина, ставшая впоследствии автором воспоминаний «Четыре трети нашей жизни».
«У нас, на Кирочной 22, была большая биллиардная комната, где стоял отличный светлого дерева английский биллиард, а вдоль одной стены шли высокие, светлые, со спинкой скамьи. Играли все охотно - в пятнадцать шаров, и эта комната была центром домашней вечерней жизни, так как в войну не полагалось ни танцевать, ни устраивать домашние концерты - никаких внешних проявлений веселья у нас дома не допускалось, и даже в большом зале зажигалось только одно бра и по вечерам царила полутьма», - вспоминала Нина, в замужестве Кривошеина.
По ее словам, отец был очень богатым человеком: «У него, конечно, не было несчетных миллионов, как у Юсуповых или Морозовых, но был «открытый счет» во всех банках страны: любой чек за его подписью был бы оплачен».
«НЕЧТО НАГЛОЕ В БУДТО СКРОМНОМ ОБЛИКЕ»
В доме на Кирочной улице в Петербурге Мещерский прожил пять лет, отсюда он в феврале 1917 года уехал в Москву, где купил пустовавший особняк в Глазовском переулке. Этому предшествовало расставание с семьей.
«Его брак с моей матерью был несчастливым и во всех отношениях неудачным, - отмечала Нина Кривошеина. - Не сомневаюсь, что многие женщины пытались его «поймать», однако никаких сплетен о похождениях такого рода вокруг его имени не было, а если что-то и происходило (много позже, уже живя в Париже, я узнала, что некая «amie», абсолютно никому неведомая, была в Москве довольно долгие годы), то наружу ничего не пробивалось. Отец, видимо, считал, что пока дочери не вырастут и не выйдут замуж, надо сохранить семью. Но во время войны в наш дом попали новые люди, и среди них Валериан Эдуардович Гревс, известный петербургский нотариус... Странный был человек, с иссиня-черными волосами, носил золотые очки и часто смотрел на людей в золотой лорнет онегинского фасона. Происхождения он был английского...».
Валериан Гревс привел в дом Мещерских свою жену Елену. Она происходила из семьи купцов-староверов, была его третьей женой и представляла собой тип кустодиевских красавиц. Несколько грузная, но с легкой походкой, всегда в очень дорогих и ярких платьях, всегда в кольцах и дорогих ожерельях...
«Конечно, семи пудов не весила, однако была заметно полнее иных петербургских юных дам, с очень маленькими и изящными ногами и руками, со светло-пепельными волосами, причесанными на гладкий пробор, с прекрасным нежным цветом лица и серо-голубыми глазами... Походка, говор, манера сидеть за столом и есть с видимым удовольствием вкусные вещи и... особенно пить хорошее вино; нечто наглое в будто скромном ее облике давали ей особенную «земную» привлекательность», - вспоминала Нина Кривошеина.
Всем этим она практически мгновенно покорила Алексея Мещерского. Буквально же в первый же вечер знакомства он уже решил, что разведется с супругой и женится на «кустодиевской барышне».
«... Мой отец почувствовал себя, наконец, вполне счастливым, покинув в течение трех дней старую семью и, главное, первую жену, с которой никогда не был счастлив. Как-то сразу произошел раскол и у нас на Кирочной - сестра стала целиком на сторону мамы, осудила отца; я, мало высказываясь, отца не осудила, считая, что достаточно он вытерпел семейных ненастий и бурных сцен за двадцать лет и что он имел право, наконец, выбрать себе другую судьбу», - отмечала его дочь.
Алексей Мещерский проявил благородство: оставил своей жене, с которой официально еще не развелся, в полное владение доходный дом на Кирочной. Если бы большевики не отменили частную собственность, то, наверное, она была бы обеспечена на всю жизнь. Но, увы, все обернулось иначе.
Вскоре обе дочери Мещерского, оставшиеся в Петрограде, вышли замуж, и отец, надо отдать ему должное, приезжал на обе свадьбы...
СПАСТИ «АРХИЖУЛИКА»
Когда Мещерский переехал в Москву, вместе с Еленой Гревс в особняке поселились и дети Гревса от прежних браков. «Сразу завелись там две собаки, ряд приживалок, и… мой отец почувствовал себя наконец вполне счастливым, покинув в течение трёх дней прежнюю семью и, главное, свою первую жену, с которой никогда не был счастлив», - вспоминала Нина Кривошеина. Жили они в Глазовском переулке «широко, все было, что надо, и больше того».
Алексей Мещерский был одним из тех коммерсантов, с кем после Октябрьской революции Ленин начал переговоры о создании смешанных государственно-капиталистических трестов. На базе объединенных коломенско-сормовских заводов Ленин предлагал создать трест «Национальное общество», куда бы также вошли другие крупные металлургические и машиностроительные заводы, а также ряд угольных шахт.
Мещерский представил несколько проектов создания треста, однако все они не отвечали ленинскому представлению о социалистической экономике: они предполагали свести к минимуму роль государства в управлении предприятиями и сохранить за собственниками большей части основного капитала.
В результате Ленин отверг все проекты, представленные ему Мещерским, назвав его «архижуликом». В апреле 1918 года президиум Высшего совета народного хозяйства (ВСНХ) принял решение переговоры прекратить, а заводы национализировать. Мещерского тут же арестовали и поместили в «Бутырки».
Елена Гревс проявила недюжинную энергию по спасению Мещерского. Чтобы вытащить его из тюрьмы, она подала до двух десятков прошений, как сказано в следственном деле, адресованных в различные инстанции и влиятельным знакомым Мещерского. Поскольку «инстанции» оставляли ее прошения без ответа, Гревс стала обращаться к физическим лицам, непременно добавляя вполголоса, что готова дать любую взятку за освобождение мужа.
Наживка была проглочена практически сразу же, однако первый же «клиенты» оказались мошенниками. В поле зрения Гревс появились неизвестные, которые пообещали за крупную взятку устроить освобождение Мещерского через высокопоставленных работников ВЧК. Гревс пришлось поверить на слово, она передала им около 34 тыс. рублей, однако время шло, а результата не было: Мещерский оставался под арестом. Деньги пропали...
Через какое-то время в особняке появилась девушка, назвавшаяся Анной Успенской, заявила, что она подруга жены товарища Петерса, заместителя председателя ВЧК. И через нее может устроить освобождение Мещерского. Для этого ей требуется 17 тысяч рублей, как она выразилась, «на угощение Петерса». Она получила деньги и исчезла.
Осенью 1918 года к Елене Гревс явился представившийся чекистом Григорий Годелюк и предложил, чтобы она заплатила за освобождение Мещерского 650 тысяч, предупредив, что иначе того расстреляют. Гревс решилась вступить в отчаянно опасную игру, в которой невозможно было ручаться за счастливый финал. Скорее, это была авантюра. Но в данном случае ей просто повезло.
Она обратилась к известному московскому адвокату Якову Якулову с вопросом, что ей делать. Тот был известным дореволюционным адвокатом с обширной практикой и публичной репутацией. Он авторитетно объяснил, что в первом и втором случае ее просто развели жулики. А вот теперь, похоже, клюнула настоящая рыба. И посоветовал рассказать обо всем «компетентным» товарищам, чтобы взять вымогателей с поличным.
Якулов свел Елену Гревс с председателем следственной комиссии Московского ревтрибунала Цивцивадзе – «товарищем Ильей», как его называли соратники. Он загорелся этим делом. В одной из комнат особняка устроили засаду. В обусловленный день ничего не подозревавший Годелюк явился к Гревс, получил от нее аванс в 12 тысяч рублей и рассказал, что делом Мещерского займется председатель контрольно-ревизионной комиссии при ВЧК Федор Косырев.
На следующий день Годелюка и Косырева арестовали, а Мещерского выпустили из тюрьмы. Вместе с гражданской женой он спешно покинул Москву, отправился сначала в Петроград, а затем нелегально перешел финскую границу. В Финляндии вступил в Еленой Гревс в законный брак.
Но на этом «дело Мещерского» не закончилось. В феврале 1919 года состоялось заседание Революционного трибунала, обвинителем на котором был Крыленко, а свидетелями выступили Дзержинский и Петерс. Замешанного в этом деле Косырева признали «опасным для революции», «вредным для молодой социалистической республики». Обвинили его в том, что он, «на частных квартирах и в гостинице «Савой» устраивал роскошную обстановку, там царят коньяк, вино, карты (в банке по тысяче рублей) и дамы».
Да и вообще Косырев оказался бывшим уголовником, приговоренным к десяти годам каторги еще до революции за убийство с целью ограбления. Из Сибири он бежал, совершил еще ряд преступлений, в 1915 году попал в Ярославскую каторжную тюрьму, из которой был освобожден революцией. После чего объявил себя «политическим» заключенным и впоследствии устроился на службу в ЧК. Теперь его приговорили к расстрелу, который вскоре был приведен в исполнение...
ПОСЛЕДНЯЯ НАДЕЖДА
Интересно сложилась судьба брошенного женой Валериана Эдуардовича Гревса. Совсем скоро он нашел утешение в объятиях некой Александры Чаплиной. Впоследствии со старшим сыном Андреем он оказался в Японии, откуда перебрался в Сиам и, наконец, осел в Америке, где женился на Чаплиной, взяв на воспитание еще и ее детей. Там он и скончался в 1939 году в возрасте 63 лет.
Что же касается Мещерского, то он вместе с Еленой Гревс продолжил свою жизнь в эмиграции. Мечтал вернуться в Россию. Последние его надежды, по словам дочери, рухнули в марте 1921 года, после поражения Кронштадтского восстания. Когда стало известно о его начале, он бросил все дела, приехал с женой в Гельсингфорс с упованием, что вот-вот власть большевиков падет, и он через Белоостров вернется домой, в Петроград или Москву. Но этого не случилось...
Советская власть тоже не забывала о Мещерском. В середине 1920-х годов, в самый разгар НЭПа, к нему приезжали советские агенты с предложением вернуться: мол, большевистской России нужны опытные хозяйственники и промышленники. Но он решительно отказался и остался до последних дней во Франции. Умер он в Париже в 1938 году, жена пережила его почти на двадцать лет.
Удивительно сложилась жизнь его дочери Нины. После революции она бежала в Финляндию. В 1948 году возвратилась в СССР, пережила арест мужа и сына. В 1974 году снова эмигрировала в Париж, где написала упомянутые не раз выше воспоминания «Четыре трети нашей жизни», вышедшие в серии Александра Солженицына «Наше недавнее». Эти мемуары послужили впоследствии основой для известного художественного фильма «Восток-Запад».
