Сто лет назад, в феврале 1924 года, в Ленинграде начался судебный процесс по делу предателя и провокатора Яна Августа Яновича Озоля – в прошлом деятеля партии большевиков и одновременно тайного агента, работавшего на царскую охранку. Озоль был «многолик»: он же Ян Мартынович Осис, Василий Петрович Буньков, Янковский, Черноморцев, партийная кличка «Черномор»…
ДОКЛАДЫ ДЕЖУРНОМУ ОФИЦЕРУ
«Озоля вводят в зал суда, - сообщала 27 февраля 1924 года «Красная газета». – На вопрос о виновности по обеим предъявленным к нему статьям Уголовного кодекса Озоль отвечает: “Признаю!”»
Ян Янович начал свои показания с того момента, когда он, под фамилией Буньков, приехав в столицу Российской империи из Риги, поступил на завод «Дюфлон». Здесь Озоль проявил активность, был избран в больничную кассу и, как рассказал на суде рабочий завода «Дюфлон» Савельев, пользовался большой популярностью среди рабочих.
15 октября 1915 года на квартире у Озоля проходило районное собрание. А ночью Яна Яновича арестовали. По его словам, охранка сразу же предъявила ему все его прошлое: и участие в крестьянских волнениях в Прибалтике (по словам самого Озоля, он участвовал в разгромах волостных правлений и уничтожении их архивов), и проживание по фальшивому паспорту, и еще многие другие прегрешения.
Рабочие, узнав об аресте Озоля, забастовали и потребовали его освобождения. Они организовали сбор в помощь Яну Яновичу. Для этого в продажу были выпущены его фотографии. Их продавали по рублю, и рабочие охотно их покупали.
Охранка не на шутку встревожилась: ей уже давно не приходилось сталкиваться с рабочими волнениями из-за ареста активиста. Представители охранного отделения написали даже подробный доклад в министерство внутренних дел. Информация об аресте Озоля дошла до морского министра, который был весьма обеспокоен забастовкой на заводе, выпускавшем оборудование для нужд морского ведомства, и это в военное время!..
Политик Александр Иванович Гучков, председатель Военно-промышленного комитета, членом которого был , отправил в министерство внутренних дел запрос, в котором указывал, что крайне нежелательно вызывать брожение на заводах, поскольку это грозит остановкой производства.
Чтобы сбить волну протеста, полиция объявила, что Озоль арестован за шпионаж в пользу Германии. И тому, мол, есть веские доказательства, опровергнуть которые невозможно. Пролетарии отступили, однако такая популярность рабочего-большевика вызвала особый интерес охранки. Используя метод кнута и пряника, Яна Яновича стали уговаривать вступить в сотрудничество.
И Озоль сломался: дал согласие, после чего уже в декабре 1915 года его освободили из-под стражи. По словам Яна Яновича, он думал, что обманет охранку: подпишет обязательство о сотрудничестве, а затем даст деру. Однако просчитался: полиция приставила за ним наблюдение и контролировала практически каждый его шаг. Через некоторое время охранка снабдила его документами на имя Яна Мартыновича Осиса. Под этой фамилией Озоль поступил на завод «Сименс и Шуккерт», потом работал на заводе Рейхеля и на радиотелеграфном заводе.
По его словам, в то время охранка не требовала от него, чтобы он непременно кого-нибудь выдавал. Достаточно было информации. Озоль должен был докладывать о настроениях рабочих, об их отношении к текущему политическому моменту, к Государственному думе, правительству и так далее. На суде Ян Янович признал, что он «аккуратно и добросовестно» исполнял поручения охранного отделения. Он еженедельно в установленный час звонил по телефону на конспиративную квартиру и затем являлся дежурному офицеру для доклада. Охранку интересовали прежде всего настроения в пролетарской среде.
ИУДИН ПОЦЕЛУЙ
«Почему вы вообще работали на охранку?» - спросил у Озоля на судебном процессе прокурор. «Боялся репрессий и не видел в этой работе вреда», - отвечал тот. Ян Янович заявил, что денег от царской охранки он не получал. Однако сторона обвинения тут же огласила справку из архива, в которой значилось, что «осведомитель Озоль освещал социал-демократическую партию, а в особенности ленинское течение, и получал за это 75 руб. в месяц». «Я сам об этом впервые узнал из уголовного дела!» - тут же парировал Ян Янович.
«Чьим директивам вы подчинялись: партии или охранки?» - спросил у Озоля прокурор. «Конечно, не охранки», - усмехнулся Ян Янович. И тем не менее, не отрицал, что продолжал являться к приставленному к нему жандармскому офицеру для еженедельного отчета.
«Хотя от Озоля охранка и не требовала активной работы, он сам весьма охотно стал активным», - сообщала «Красная газета». Вот лишь один эпизод, о котором рассказал на суде свидетель Евстафьев - бывший участник группы большевиков, действовавшей в Гавани – самом отдаленном районе Васильевского острова.
Подходила вторая годовщина начала Первой мировой войны. Озоль пришел к Евстафьеву и предложил организовать митинг. По его призыву в Гавани собралось около двухсот рабочих. Вдруг, как по мановению волшебной палочки, явилась полиция и многих задержала. Причем забирали не просто так, не всех скопом, а явно по наводке – секретарей, организаторов ячеек, работников больничных касс… Создавалось впечатление, что постарался провокатор, который заранее сообщил полиции данные об активистах. Среди арестованных оказались почти все видные участники партии большевиков, действовавшие в Гавани.
«А Озоль? Озоля тогда не тронули, - сообщала «Красная газета». – Почему? Это для всех оставалось загадкой. У тов. Евстафьева тогда уже закралось сомнение. И не только у Евстафьева. Даже широкие круги рабочих стали подозревать Озоля. Никто, однако, уверен в этом не был… Через некоторое время Евстафьева выпустили, и он, возвращаясь домой, встретил Озоля. Тот сильно обрадовался и даже одарил его «иудиным» поцелуем».
Завод, на котором работал Евстафьев, принадлежал морскому ведомству. Озоль заявил Евстафьеву, что хочет поступить туда на работу. Для поступления администрация предприятия требовала справку о политической благонадежности. Разумеется, отзыв из царской охранки пришел блестящий…
Как выяснилось на суде, в самом начале февральской революции 1917 года именно по доносу Озоля охранка пресекла организаторскую деятельность большевиков, арестовав Петербургский комитет партии. Ян Янович был в этом время не просто членом Петербургского комитета большевиков (от Васильевского острова), но и членом исполнительной комиссии - руководящего органа Петербургского комитета.
Как отмечают исследователи, в результате Озоль владел полной информацией о количестве и составе руководящего органа столичных большевиков. В январе 1917 года Озоль, как член исполнительной комиссии, был назначен еще и партийным казначеем.
БЕГСТВО НА ДАЛЬНИЙ ВОСТОК
В начале марта 1917 года, после свержения самодержавия, Петербургский комитет партии большевиков вышел из подполья, и Озоль, который до сих пор не был разоблачен, опять стал казначеем комитета - теперь уже легального. Однако вскоре после того, как в прессе начали публиковать имена полицейских провокаторов (просочились сведения из разгромленных архивов царской охранки!), Озоль, не дожидаясь разоблачения, скрылся из Петрограда. Он перебрался на другой конец страны, где его никто не знал, - во Владивосток.
На Дальнем Востоке он сотрудничал с белогвардейцами и белыми атаманами, а также с японскими и американскими интервентами. И только в конце 1922 года, когда Дальний Восток вошел в состав Советской России (до этого несколько лет существовала буферная ДВР – Дальневосточная республика), он был арестован органами ГПУ как цензор министерства внутренних дел во Временном Приамурском правительстве Спиридона Меркулова, действовавшем в 1921-1922 годах. Оно контролировало территорию современных Приморья и части Хабаровского края.
За месяц до того, как в октябре 1922 года войска Красной армии заняли Дальний Восток, Спиридон Меркулов успел сбежать в Японию, а оттуда в Канаду. Ян Янович Озоль скрыться не успел, а может быть, и не пытался, будучи уверенным в том, что давно уже «похоронил» свое прошлое. Однако он сразу же оказался в сфере интереса бдительных органов.
Проводя следствие, работники ГПУ заинтересовались его прошлым и выяснили, что перед ними известный провокатор с давней историей. После этого, собственно говоря, он и был доставлен в Ленинград, где и состоялся судебный процесс. По приговору суда Озоль был расстрелян…
Казалось бы, на этом можно было бы поставить точку. Вряд ли бы кто-то еще вспомнил о незадачливом Яне Яновиче, если бы в 1931 году в типографии ОГИЗа РСФСР «Молодая гвардия» не были изданы «Записки провокатора Озоля», представлявшие собой его письменные показания. В них подробно была освещена его революционная и «полицейская» деятельность.
«Книжка о провокаторе Озоле представляет несомненный интерес для комсомольской молодежи, которая сама почти не участвовала в рабочем движении до эпохи 1917 года, - говорилось в предисловии. – Подрастающей рабочей молодежи, на которую выпадает самая счастливая доля – достроить начатое ее предшественницей, старой гвардией, - нужно знать до тонкостей все перипетии борьбы отцов за коммунистическое будущее… Дело провокатора Озоля отражает лишь мелкий эпизод из той гигантской классовой борьбы, история которой еще ждет своего пристального исследователя».
И далее резюмировалось: «Жизненный путь провокатора Озоля большой исторической ценности не представляет. Он мало чем отличается от путей других провокаторов средней руки»…
САМЫЙ ЮНЫЙ «НАРОДОВОЛЕЦ»
Кстати, в 1925 году в Ленинграде состоялся как минимум еще один судебный процесс, связанный с делами «давно минувших дней». Его фигурантом был Иван Окладский, один из самых юных участников террористической организации «Народная воля». Вместе с Желябовым он участвовал в 1879 году в подготовке подрыва императорского поезда под Александровском Екатеринославской губернии, при следовании царя из Крыма в Петербург. Взрыв тогда не удался.
Потом Окладский работал в динамитной мастерской в доме на Большой Подьяческой улице в Петербурге. 4 июля 1880 года он был арестован и по «процессу шестнадцати террористов», которых обвиняли в подготовке цареубийства, был приговорен к смертной казни через повешение. На суде держался достойно, однако, оказавшись в камере смертников, согласился сотрудничать с департаментом полиции.
Летом того же года Окладский сообщил охранке о том, что «народовольцы» хотят взорвать Каменный мост через Екатерининский канал при проезде через него кареты с Александром II. Затем, в феврале 1881 года, на основании данных, полученных от Окладского, были арестованы Михаил Тригони и Андрей Желябов. Кроме того, по предложению департамента полиции, Окладского подсаживали в соседние камеры Трубецкого бастиона, откуда он перестукивался с рядом сидящими заключенными.
В июне 1881 года бессрочная каторгу Окладскому заменили ссылкой на поселение в Восточную Сибирь, а затем ссылкой на Кавказ. Там он поступил секретным сотрудником в Тифлисское жандармское управление, где тоже проявил себя достаточно активно. В январе 1889 года он был доставлен в Петербург и поступил негласным сотрудником департамента полиции с окладом в 150 рублей. Там он служил до самой Февральской революции. Последний раз свое жалование он получил за несколько дней до падения царского режима.
В начале 1920-х годов он выдавал себя за Ивана Петровского, в 1922 году прибыл из центральной России на жительство в Ленинград и поступил на службу на Мурманскую железную дорогу в качестве начальника электротехнической мастерской. Затем перешел на завод «Красная заря», но везде вызывал подозрения. Политическая секция Единого архивного фонда сообщила в ГПУ, что данный гражданин очень походит на провокатора Окладского.
14 января 1925 года Верховный суд РСФСР приговорил Окладского к высшей мере наказания, однако в связи с преклонным возрастом (Окладскому было 66 лет) смертный приговор заменили десятью годами лишения свободы. Впрочем, из мест лишения свободы Окладский уже не вышел…
