При штурме турецкой крепости Ачи-Кале, более известной нам под названием Очаков, полководец Александр Васильевич Суворов едва не погиб, став жертвой предательства. Говорили, что изменником стал крещеный турок, ходивший в денщиках у русских. Незадолго до турецкой вылазки из осажденной крепости он бежал от русских и указал туркам на знаменитого генерала, к которому турки испытывали едва ли не суеверный ужас.
ВЫЛАЗКА ФАНАГОРИЙЦЕВ
Янычары сознательно охотились за «Топал-пашой», как они называли Суворова. «Топал-паша» переводится как «хромой генерал». Александр Суворов, действительно, немного прихрамывал. Причиной увечья служила иголка, на которую он наступил когда-то, и кончик ее так и остался в ноге. Будто бы когда-то денщик по недосмотру оставил иголку то ли в шерстяном носке, то ли в сапоге…
Взятие турецкой крепости Ачи-Кале во время очередной русско-турецкой войны было делом не из легких: ее защищало 20-тысячное турецкое войско про поддержке трехсот крепостных пушек. Крепость была капитально перестроена и укреплена под руководством французских инженеров и прикрыта со стороны суши многочисленными земляными укреплениями нового типа. Поэтому победоносному штурму предшествовало длительная осада, получившая название «Очаковского сидения».
Выдвижение 50-тысячного русского войска к Очакову, или Ачи-Кале, как называли крепость турки, началось в мае 1788 года. Достигнув крепости и оценив ситуацию, князь Григорий Потемкин (с началом той войны он возглавил 1-ю, Екатеринославскую армию и руководил действиями Черноморского флота) пришел к выводу, что взять ее сходу не удастся. Потому он приступил к осуществлению иного плана – длительной осаде. Вокруг крепости поставили артиллерийские батареи, чтобы постоянным огнем заставить врага капитулировать.
Турки были в отчаянном положении, гарнизон уже ощущал угрозу голода, но сдаваться не собирался. Более того, турки предприняли несколько попыток прорвать осаду. 27 июля 1788 года около пяти тысяч янычар атаковали позиции, удерживаемые казаками, и вынудили их отступить.
Отражая вылазку двухтысячного турецкого отряда в русский лагерь, Суворов с фанагорийским гренадерским полком, нарушая планы главнокомандующего Потемкина, ворвался в позиции турок, надеясь на поддержку других русских войск. Увы, подкрепление не подошло, турки отбили атаку фанагорийцев, а Суворов, на которого турки специально охотились, покинул поле боя, будучи ранен пулей в шею. Однако покинул поле боя самостоятельно, на лошади, и, расположившись в лагере, продолжал руководить сражением, направляя через ординарцев командирам подразделений приказы к отступлению.
Сменивший Суворова на поле боя генерал-поручик Бибиков не сумел организовать отход. Гренадеры отступили в беспорядке, понеся значительные потери — до четырехсот человек. Потемкин был чуть ли не в бешенстве. В тот же день он писал Суворову: «Солдаты не так дешевы, чтобы ими жертвовать по пустякам. К тому же мне странно, что вы в присутствии моем делаете движения без моего приказания пехотою и конницею. Ни за что потеряно бесценных людей столько, что их бы довольно было и для всего Очакова. Извольте меня уведомить, что у вас происходить будет, а не так, что ниже прислали мне сказать о движении вперед».
Находившийся на излечении Суворов вынужден был объяснять, что произошло во время вылазки. Григорий Потемкин был зол на Суворова и сообщал Екатерине II в личном письме: «…Перед приходом капитан-паши Александр Васильевич Суворов наделал дурачества немало, которое убитыми и ранеными стоит четыреста человек…».
Сам Суворов в автобиографии, написанной спустя несколько лет, сетовал на «неудобности мест, наполненных рвами», которые «способствовали неприятелю держаться», рассказывал о «весьма кровопролитном сражении» и «превосходном числе неприятеля». Из его слов следовало, что руководимые им войска добились успеха, прогнав неприятеля в ретраншемент. Большие потери своих войск он связывал со своим ранением, причем делал оговорку: «при сем я ранен в шею не тяжело»…
«ПЕРЕМЕНА ОТ КАИРА ДО СТОКГОЛЬМА..!»
В начале декабря 1788 года Григорий Потемкин решился на штурм Очакова, написав в приказе: «Я решился брать ее приступом и на сих днях произведу оный в действо». Приступ оказался удачным, хотя потери русских войск и составили около трех тысяч убитыми и ранеными.
Суворов в штурме не участвовал. Спустя несколько недель после инцидента с фанагорийцами он получил тяжелую контузию и ожоги лица в результате взрыва на складе боеприпасов, после чего до конца года находился на излечении в Кинбурне. Суворов поздравил Потемкина восторженным письмом, в котором делал акцент на международном резонансе долгожданной победы: «Перемена от Каира до Стокгольма, от Багдада до Филадельфии!..».
На фоне грандиозной победы инцидент с гибелью гренадер-фанагорийцев ушел в тень, как будто бы забылся. В начале 1789 года Суворов был вызван в Петербург для участия в чествовании героев кампании 1787–1788 годов. Будучи андреевским кавалером и победителем турок при Кинбурне, он по праву был одним из главных героев тех празднеств. Из Петербурга Суворов был направлен в Молдавию, для командования передовым корпусом. Ему предстояло снова сразиться с лучшими силами Османской империи.
Взятие Очакова стало поворотным моментом в ходе Русско-турецкой войны. В 1791 году по Ясскому мирному договору Очаков был присоединен к России, что позволило ей окончательно оградить Крым от влияния Османской империи.
В 1791 году на Петербургском монетном дворе была выбита памятная медаль в честь побед А.В.Суворова в русско–турецкой войне 1787–1791 гг. Автор, известный петербургский медальер К.-А. Леберехт, поместил на ее лицевой стороне профильный портрет полководца.
В соответствии со вкусами эпохи классицизма, полководец был изображен аллегорично. Он был представлен античным героем, с непокрытой головой, в накинутой на плечи львиной шкуре. Портретного сходства с привычным нам образом Суворова здесь практически нет. Тем не менее, известный историк искусства, собиратель, исследователь гравюры и лубка, один из основоположников русской иконографии Д.А.Ровинский считал этот портрет хоть и не достоверным, но не совсем вымышленным.
«ВОЛНУЕТ УМЫ И ГОТОВИТ БУНТ»
Как известно, отношения Суворова с власть предержащими складывались весьма непросто. Екатерина II его жаловала и прощала ему всевозможные «чудачества». Какие именно? К примеру, на званые ужины он брал с собой личного повара, чтобы есть только то, что приготовлено знакомой рукой. Было и еще много чего, благодаря чему некоторые вельможи при царском дворе считали его чуть ли не юродивым.
Однако со вступившим после нее на престо Павлом полководец не поладил. В частности, потому, что отказался признавать и применять новшества прусского образца, которые новый император начал вводить в армии еще до своей коронации. «Русские прусских всегда бивали, что ж тут перенимать?» - острил Суворов.
Дело кончилось тем, что фельдмаршал был отправлен в отставку без права ношения мундира и выслан из Петербурга в имение под городом Кобрин. Вместе с Суворовым в кобринскую ссылку были отправлены и несколько офицеров его штаба, включая адъютанта Иоганна Фридриха Антинга. Император Павел Петрович, возможно, боялся того, что популярный военачальник может предпринять попытку переворота: этому посодействовал донос, который императору в день коронации передал генерал-лейтенант, сенатор, действительный тайный советник граф Михаил Петрович Румянцев, старший сын полководца Петра Александровича Румянцева.
Михаил Румянцев, стремясь выместить какую-то давнюю обиду на своего бывшего начальника, доносил, что Суворов «волнует умы и готовит бунт». (Кстати, забегая вперед: в ноябре 1809 года у М.П.Румянцева обнаружилось сильное расстройство здоровья - вплоть до припадков безумия. Спустя несколько лет он был по болезни уволен со службы и отправился на Кавказские минеральные воды, где и скончался).
Однако встревоженный император Павел, весьма опасавшийся заговоров, получив донесение о «беспокойном» Суворове, приказал перевести его под строгий надзор в его новгородское имение Кончанское, а против офицеров, поселившихся в Кобрине, начать дознание: не было ли, действительно, в действиях Суворова покушения на государственную измену?
Подозреваемых поместили в крепость в Киеве, дознавание длилось два месяца, но никаких обвинений не подтвердили. Военных освободили, разрешили им вернуться к местам службы, но запретили видеться и переписываться с Суворовым.
КОГДА «СОЮЗНИКИ» ХУЖЕ ВРАГОВ
Однако спустя всего несколько лет Суворов вновь потребовался: кому еще, как ему, можно было доверить руководство военными действиями против французов? Именно тогда и случились его поход в Швейцарию и героический переход через Альпы, ставшие вершиной карьеры полководца.
Однако сам Суворов непосредственно во время этих действий считал иначе. «Меня направили в Швейцарию, чтобы там уничтожить вместе с русской армией», - писал он императору Павлу Петровичу.
Стоит сказать, что необходимость перехода в Швейцарию возникла в результате успешных действий войск Суворова в Италии. Для закрепления результата полководец разработал план броска, в ходе которого союзная армия разгромила бы швейцарскую группировку французов. Все было подготовлено, Суворов отвечал за военную подготовку солдат, а провиант и вооружение должны были приготовить в Таверно союзники-австрийцы. И вот здесь Суворову, как говорится, «подложили свинью».
Суворов вошел в город, рассчитывая пополнить запасы и двинуться дальше, а оказалось, что их там нет. Австрийская сторона не успела (по ее словам) даже найти ослов для перевозки техники. Делать это пришлось самому Александру Васильевичу – причём ценой драгоценного времени.
Оплошность со стороны австрийцев, помноженная на отсутствие у Суворова опыта боев в горной местности, могли обернуться катастрофой для русской армии. Тем не менее, он двигался вперед, хотя и не так быстро, как планировалось.
Крепость Сент-Готард русские войска взяли штурмом, однако затем оказалось, что обозначенного на картах союзников перехода через горы попросту не было. Союзники в очередной раз ввели Суворова в заблуждение. Именно тогда его армии и пришлось совершить – вынужденно! – подвиг: перейти через Альпы. Ни до, ни после русского полководца никто не осмеливался совершить столь дерзкий марш, да еще в холодное время года.
Спустившись в долину, русские отряды должны были соединиться с армией Римского-Корсакова, но вскоре было получено сообщение о ее разгроме. Ситуация могла в любой момент обернуться катастрофой. Русские войска оказались в окружении французов, при этом плохое снабжение не позволяло прорываться через территории, занятые противником. Суворов решил прекратить свой Швейцарский поход. Совершив сложнейший переход через горы, он спас свою армию.
Потери русской армии в швейцарском походе оказались весьма серьезными, причем большая часть солдат погибла не в сражениях, а во время тяжелейших переходов и преодоления гор. Тем не менее, этот поход не стал поражением, поскольку Суворов победил во всех столкновениях с противником. Однако подход выявил коварство «союзников». Эрцгерцогу Карлу, напоминавшему Суворову об обязанностях «искреннего и верного союзника» и пытавшемуся убедить его продолжить совместные боевые действия, Суворов ответил: «Я послал курьера в Петербург, увел на отдых свою армию и не предприму ничего без повеления моего государя».
События в Швейцарии убедили Павла I в невозможности совместных действий с австрийцами. Он направил Суворову два рескрипта, в которых сообщал ему о разрыве союза с австрийцами и приказывал готовить армию к возвращению в Россию. К рескриптам была приложена копия письма Павла I императору Францу I, в котором, в частности, говорилось: «Я…объявляю теперь, что отныне перестаю заботиться о Ваших выгодах и займусь собственными выгодами Моими и других союзников. Я прекращаю действовать заодно с Вашим Императорским Величеством».
