Персонаж, точнее, в полном смысле антигерой нашего сегодняшнего повествования, — коллаборационист Борис Андреевич Филистинский, с 1945 года известный под литературным псевдонимом Бориса Андреевича Филиппова. Ленинградец. Будучи в начале Великой Отечественной войны в Новгороде, оказался в оккупации и перешел на сторону врага. Служил гитлеровцам. В 1944-м бежал вместе с ними. Обосновался на Западе. Ушел из жизни в том же году, когда не стало Советского Союза…
Человек-загадка?
Говоря о судьбе Бориса Филистинского, нельзя не сослаться на труды новгородского историка Бориса Ковалева, одного из ведущих исследователей коллаборационизма времен Второй мировой войны, ведущего научного сотрудника Института истории блокады и обороны Ленинграда (отдела мемориального музея обороны и блокады Ленинграда).
Борис Николаевич признается: даже среди русских коллаборационистов, сотрудничавших с нацистами, Борис Филистинский – не самая характерная фигура. Человек-загадка. «Филистинский и русский поэт Борис Филиппов, автор предисловий к первым собраниям сочинений Гумилева, Ахматовой, Цветаевой, Ходасевича, — одно лицо. И этот тонкий человек, действительно сотрудничавший с гестапо, убил свыше 150 своих сограждан. Он собственноручно делал смертельные уколы скополамина больным Колмовской психиатрической больницы. А еще он был заместителем редактора псковской коллаборационистской газеты «За Родину» и получил немецкое гражданство как человек особо ценный для Третьего рейха», — отмечает Борис Ковалев…
Несколько штрихов к биографии Филистинского. Он был из блестящей интеллектуальной семьи предреволюционной России. Отец — офицер русской императорской армии, погибший на Первой мировой. Дядя — академик-монголовед Сергей Козин. Пойдя по стопам его интересов, в 1928 году Борис Филистинский окончил ЛИЖВЯ, специализировался по монголоведению, интересовался буддизмом и индуизмом. Однако неизбежно столкнулся к жесткой советской действительностью. Еще во время учебы в 1927 году он был арестован за участие в религиозно-философском кружке Аскольдова «Братство св. Серафима Саровского».
Тем не менее, в 1933 году Филистинский окончил Ленинградский институт инженеров промышленного строительства.
В 1936 году был снова арестован, осужден на пять лет лагерей. Основание – естественно, «контрреволюционная агитация», 58-я статья. Борис Ковалев работал с делами Филистинского в новгородском и петербургском архивах ФСБ. Трудно сказать, что в них правдивого, а что надуманного. Вот лишь один фрагмент: «…По поводу большого изображения Сталина на стенах Петропавловской крепости заявил, что он предпочел бы видеть вместо Сталина изображение какого-нибудь русского человека и что в Москве, за исключением Ворошилова нет русских людей».
«Я не признаю себя виновным в антисоветской пропаганде, признаю себя виновным в частных антисоветских высказываниях, — заявил Филистинский на следствии, если, конечно, верить словам, которые были написаны от его имени. — Такие антисоветские высказывания у меня имели место быть по вопросам высылки из Ленинграда «бывших» людей после убийства С.М.Кирова…».
Также Борис Филистинский будто бы рассказал на следствии, что высказывался в частных разговорах о войне между СССР и Германией в союзе с Японией, при этом предполагая вероятное поражение СССР. «Говорилось еще и о том, что в случае затяжных военных действий тонкая прослойка убежденных комсомольцев и коммунистов будет уничтожена, — говорилось дальше в документе. — ...Для нас же, для людей нашего порядка, для служащих, для интеллигентов является единственно возможным положение полной пассивности, полного невмешательства. Сидеть и не рыпаться и ждать — чем все это закончиться».
В следственном деле были и покаянные слова Бориса Филистинского. Проверить их подлинность невозможно. «Врагом советской власти я никогда не был. Антисоветскую работу не вел. Я признаю, что занимался антисоветской болтовней. Но без всякого умысла. Сейчас я понял, какой вред был из моих высказываний. Мне очень стыдно».
«Честные русские граждане»?
Выйдя на свободу незадолго до Великой Отечественной войны, в 1941 году, Филистинский поселился в Новгороде, поскольку доступ в Ленинград ему был запрещен. Вообще, Новгород волею судьбы стал настоящей «резервацией» представителей старой петербургской интеллигенции, которым после тюремного заключения определили местом жительства нестоличные города. Для таких людей, мечтавших о возвращении к творческой деятельности Новгород, очаг древней русской культуры, к тому же еще и близкий к Ленинграду, стал настоящим спасением.
Никто, конечно, и помыслить тогда не мог, что все эти «враги народа» окажутся на захваченной врагом территории. Для оккупантов же подобные кадры были на вес золота: «из бывших», пострадавшие от советской власти. Дальше уже было дело выбора самого человека: соглашаться или нет на сотрудничество с нацистами.
В августе 1941 года, как только немцы оккупировали Новгород, Филистинский отправился на встречу с представителями оккупационных властей, где заявил, что в городе есть группа «честных инициативных русских граждан», которые хотят помочь немцам в борьбе с большевизмом. В результате Борис Филистинский, археолог Василий Пономарев, Александр Егунов и Федор Морозов стали в августе 1941 года стали организаторами городской управы в оккупированном нацистами Новгороде.
Филистинский, собрав их на своей квартире, сообщил, что получил предварительное согласие по поводу создания «русской администрации». Затем была встреча с немецким военным комендантом Новгорода, тот расспросил об их биографиях, времени проживания в Новгороде, наличии образования и о репрессиях против них со стороны советской власти.
Немецкий комендант приказал наладить порядок в городском хозяйстве и назначил городским головой Василия Пономарева, поскольку он был единственным из пришедших жителем Новгорода. Остальные обязанности члены вновь созданной управы распределили сами между собой. Все члены образованной городской управы получили специальные удостоверения на русском и немецком языках, где говорилось, что «предъявитель сего является русским администратором, утверждённым немецкой властью, и все обязаны оказывать ему содействие».
Как отмечает Борис Ковалев, Борис Филистинский лично был причастен к репрессиям против советских граждан. В сентябре 1941 года он собственноручно вместе с русскими полицаями, служившими под его началом, арестовал советского партизана Прокошина, бывшего начальника штаба ПВХО Колмовской психиатрической больницы в пригороде Новгорода. Тот, будучи раненым, прятался в больничной кладовой.
В конце сентября 1941 года Филистинский выдал немцам столяра колмовской больницы Гринберга. Борис Ковалев приводит эти данные в своей публикации «От «новгородского гестапо» до Вашингтонского университета», ссылаясь на материалы архива Управления ФСБ по Новгородской области.
Как сообщал в своем рапорте о посещении Новгорода 26-27 ноября 1941 года сотрудник оперштаба Розенберга фон Крузенштерн, согласно докладу русского бургомистра, из 60 тысяч жителей Новгорода в городе осталось 1800. «Частично это интеллигенты, которые сумели уклониться от принудительного выселения... Они прячутся в подвалах сгоревших каменных домов, в деревянных хибарах пригородов и страдают, конечно, от нехватки всего. У русской управы есть еще, к счастью запасы картофеля, капусты и моркови... Мужчины и женщины используются для работ по расчистке территории».
Дела вел лично
«Война. Немецкая оккупация. Голодная и холодная зима 1941-1942 года, — вспоминал Борис Филиппов спустя многие годы. — Город разбит, сожжен, разрушен дотла. Немногие погорельцы скучились и прижились на территории уцелевшей чудом пригородной Колмовской психиатрической больницы, поселились в полуподвальных этажах больничных корпусов, в докторских флигельках. Тут поселились и Аскольдов, и крупный эллинист, известный переводчик Платона… и я, и еще несколько уцелевших.
И в тесной комнатке психиатра и литературоведа И. М. А. — при ночнике, у железной печурки — под канонаду и разрывы бомб (ведь линия фронта была по ту сторону Волхова, ну, километрах в пяти-шести, не больше) — философские споры, чтение своих стихов и особенно своевременного венка сонетов [Вячеслава Иванова]... Гадания о будущем раздираемой войной и террором — и советским и немецким – России».
Обитателей и персонал психиатрической больницы в поселке Колмово летом 1941 года не успели эвакуировать, и все они оказались в оккупации. Немцы кормить больных не собирались. Продуктов на их питание они не выделяли.
Согласно следственным показаниям послевоенного времени, завхоз колмовской больницы и комендант поселка Колмово Иван Моногаров в 1941 году руководил погрузкой на автомашины психбольных после их отравления смертельной дозой скополамина. «...При активном содействии Моногарова и Филистинского путём голода и отравлений в посёлке Колмово немцами было истреблено более 2000 советских граждан (в том числе пленных Красной Армии)».
«Всего за период работы Моногарова завхозом, в 1941-1942 гг. в Колмовской больнице от голода умерло более 850 человек военнопленных и мирного населения, находившегося на излечении», — отмечает Борис Ковалев, ссылаясь на материалы архива Управления ФСБ по Новгородской области.
В дальнейшем во время оккупации Филистинский возглавил вспомогательную полицию Новгорода. После войны бывший руководитель Новгородской полиции Расторгуев в своих показаниях сообщал: «В городскую управу Филистинского немцы поставили на должность начальника политической части. Подчинялся он непосредственно гестапо. К нему на допросы водили всех арестованных коммунистов, комсомольцев, партизан. Их дела Филистинский вел или лично, или совместно с немецкими сотрудниками гестапо».
Тем не менее, в послевоенное время он всегда категорически отрицал свое участие в военных преступлениях, в том числе и обвинения в участии в массовых убийствах в Новгороде.
«Не хочу оглянуться назад…»
Во время оккупации Борис Филистинский немало печатался в коллаборационистской печати. Как отмечает Борис Ковалев, будучи заместителем главного редактора коллаборационистской газеты «За Родину», издававшейся в Риге, Филистинский написал целую серию художественных статей, рассказывающих о трагедии русского народа и русской культуры при власти большевиков. Об их содержании ярко говорили названия: «О Родине и большевизме», «Борьба молодежи с марксизмом», «Поэты-жертвы большевизма». В своих материалах Филистинский использовал как собственные воспоминания, в том числе и тюремные, лагерные, так и те сведения, которые ему предоставляли немецкие пропагандистские службы.
…«Кубок Жизни расплескан в закат, // Незакатные зори горят, // Не хочу оглянуться назад, // Не хочу и переть на пролом...». Это цитата из стихов Бориса Филистинского, опубликованных в журнале «Для всех» в оккупированной нацистами Риге в июле 1944 года.
Тогда же он опубликован в том же журнале критическую статью, посвященную Дмитрию Шостаковичу, в которой были такие строки: «В числе прочих работников искусства, Шостакович пишет «патриотические» заметки, подписывает советски-патриотические декларации и так далее. Но судьба этого дискуссионного и не всегда приемлемого, но даровитого и всегда интересного русского композитора достаточно любопытна... Эти взлеты на вершины советского благополучия и большевицкой славы и эти слеты вниз — не общая ли эта судьба всех советских любимцев и талантов?..».
После Второй мировой войны Борис Филистинский укрылся в Баварии, в лагере для перемещенных лиц близ Касселя, затем под Мюнхеном. Пять лет провел в Западной Германии, затем сумел перебраться с США. Принял американское гражданство. Сотрудничал с Русской службой радиостанции «Голос Америки», преподавал русскую литературу в Нью-Йорском, Канзасском, Йельском и Вандербильтском университетах. Был профессором Американского университета в Вашингтоне. Возглавлял издательство «Международное литературное содружество», выпустившее десятки книг русских писателей и поэтов, запрещенных в СССР…
Вторая жизнь борца с коммунизмом?.. Вспоминал ли он тех, кого прямо или косвенно обрек на смерть во время войны?
