Коллаж Ирины МАКСИМЕНКО
О женах декабристов, которые последовали в Сибирь за своими мужьями, всегда говорили с особым трепетом и волнением. И это, безусловно, совершенно справедливо, но порой мы редко задумываемся, перед какой тяжелой дилеммой они стояли. Им приходилось выбирать между долгом жены и долгом матери. Из 121 осужденных декабристов только 23 были женаты. Из 23 жен трое стали вдовами, а почти все остальные подали прошение Николаю I об отъезде вслед за мужьями. Но только десять отправились в Сибирь.
ПАРИЖСКИЙ ОТШЕЛЬНИК
Да, конечно, они совершили подвиг самопожертвования и преданности, однако у него была и обратная сторона: им пришлось оставить детей на попечение родственников. И судьба этих детей, оказавшихся в вынужденном сиротстве, была довольно печальна.
Матери бесконечно страдали без своих семей, а дети страдали без матерей. У тех декабристских детей, матери которых не поехали за мужьями в Сибирь, судьба сложилась более благополучно. Но это вовсе не значит, что те, кто остались, отказали в поддержке своим мужьям. Вовсе нет: они растили свои детей в любви к ним, а когда дети вырастали, они начинали уже сами хлопотать за отца.
Одной из тех, кто не поехала в Сибирь вслед за мужем, была жена декабриста Александра Федоровича фон дер Бриггена. Его крестным отцом был поэт Гавриил Романович Державин.
В 16-летнем возрасте юноша начал службу в лейб-гвардии Измайловском полку. Был участником Отечественной войны 1812 года и заграничных походов, в Бородинском сражении был контужен в грудь, награжден золотой шпагой за храбрость. В сражении под Кульмом был ранен пулей в голову и за «отличную храбрость» был награжден орденом Св. Владимира 4-й степени с бантом и знаком прусского Железного креста, затем участвовал в Битве народов под Лейпцигом.
Дошел он с гвардией и до Парижа, но, в отличие от многих своих однополчан, не предавался там увеселениям. Как он позже признавался в одном из писем, «жил в Париже отшельником». Именно в Париже он начал собирать книжное собрание, которое спустя годы, по отзывам современников, стала одной из самых лучших и богатых частных библиотек. И это не случайно: он был человеком энциклопедических знаний, в совершенстве владел пятью иностранными языками. Современники считали его одним из образованнейших людей своей эпохи, был историком, экономистом, писателем. До ареста сотрудничал с «Военным журналом».
Как и многие участники войны 1812 года, впоследствии был замечен в вольнолюбивых взглядах. Принадлежал к масонской ложе «Петра к истине» и к тайному Северному обществу.
Как отмечал впоследствии историк Василий Осипович Ключевский, «при Александре тайные общества составлялись так же легко, как теперь акционерные компании, и даже революционного в них было не больше, как в последних. Члены тайного общества собирались на секретные заседания, но сами были всем известны и прежде всего полиции. Само правительство предполагало возможным не только для гражданина, но и для чиновника принадлежать к тайному обществу и не видело в этом ничего преступного…»
РОКОВАЯ ПОЛОМКА КАРЕТЫ
Еще до событий 1825 года Бригген вышел в отставку – в чине полковника. Как указывают исследователи, официальная версия звучала следующим образом: «за болезнию». Конечно, оно могло быть и так, однако главной причиной была все-таки тягостная атмосфера в Измайловском полку, сложившаяся под командованием цесаревича Николая Павловича – будущего Николая I. Кроме того, Бригген на военной службе был постоянно оторван от дома, от молодой жены, которая каждый год рожала ему детей…
Возможно, завершив военную карьеру, он хотел посвятить себя гражданской службе или литературным занятиям. Как отмечают биографы, уговаривать Александра Федоровича остаться в полку армейское начальство не стало, так как в верхах на Бригена уже косо смотрели после доноса Грибовского об его участии в «Союзе благоденствия». В отставку он вышел почетно, «с мундиром», получив весьма приличную пенсию.
1825-й год был непростым для Бриггена в личном плане. Ежегодные роды безмерно подорвали здоровье его жены, и он решил отвезти ее на лечение в Карлсбад. Отъезд был запланирован на июнь 1825 года, но тут Бриген получил письмо от своего шурина Андрея Миклашевского с просьбой взять за границу и его сына, чтобы отдать там на «на воспитание в гернгутерское заведение близ Дрездена».
Отъезд за границу еще несколько раз откладывали, когда же, наконец, в сентябре Софье Михайловне стало лучше, семейство отправилось в дорогу. Однако, как вспоминал Бриген, «едва отъехали несколько верст от дому, как сломились козлы у одной из моих дорожных карет, мы принуждены были возвратиться назад и по причине зимы отложить наше путешествие».
Если бы не это происшествие, как знать, может быть, судьба семейства Бриггена сложилась бы иначе…
О восстании на Сенатской площади в Петербурге Бригген, который был в это время далеко от столицы, узнал из газет. Как указывают историки, уже 28 декабря в своих показаниях арестованный князь Сергей Трубецкой, который считал, что Бриген уже за границей, назвал Александра Федоровича членом тайной организации. В январе 1826 года Бригген был арестован, доставлен в столицу и заключен в Петропавловскую крепость.
В протоколах Верховного Следственного комитета сохранилось описание внешности Бриггена: «лицо белое, чистое, румянец во всю щеку, глаза светло-карие… [нос остр,] волосы на голове и бровях светло-русые, на левой стороне головы небольшой шрам от полученной в сражении при Кульме контузии».
Софья Михайловна вместе с детьми сразу же отправилась в Петербург за арестованным мужем. Она несколько раз обращалась к императору с прошениями об освобождении мужа или хотя бы о разрешении свиданий с ним. Прошения Николаю I направляла и мать Александра Федоровича. Однако никакого снисхождения проявлено не было.
Первое свидание Софье Михайловне удалось добиться только после окончания следствия – 1 июня 1826 года. Она была на предпоследнем месяце беременности. Дочь родилась 23 июля, ее назвали Любовью. В письме к ней из ссылки в феврале 1846 года Бриген писал: «Я видел вас только раз. Вам тогда было каких-нибудь 15 дней от роду, и вы походили на маленького херувима, который, играя с ангелами, по неосторожности упал с небес на землю. Подобрав вас после этого падения, я прижимал вас к своему сердцу, взволнованному чувствами, которые двадцать бурных лет, прошедших в мучениях, не заставили меня еще забыть»…
«ЭТО БОГУ ТАК УГОДНО»
Бриггена признали признан виновным в том, что «знал об умысле на цареубийство и принадлежал к тайному обществу со знанием цели оного». Бригген был причислен к седьмому разряду и окончательным приговором присужден к четырем годам каторги и вечному поселению…
Когда Бригген был выслан, его жене Софье Михайловне было 23 года, а на руках у нее было четверо маленьких детей. Как и другие декабристские жены, она подавала прошение царю об отъезде в Сибирь, и она получила разрешение ехать – но, как и все женщины, без детей. Но этого позволить себе она не могла. Решение остаться далось ей очень нелегко. Мужа она увидела только через тридцать два года и, когда он вернулась обратно, он даже не узнал ее, а войдя в комнату, где находилось несколько дам, спросит: «Кто из Вас моя супруга Софья Михайловна?»…
Но это все будет потом, а все годы, пока Бригген был сначала на каторге, а потом в сибирской ссылке, Софья Михайловна растила детей и помогала мужу. Дочери учились в Смольном институте благородных девиц, а сын Михаил – в кадетском корпусе.
Когда после года каторги в Читинском остроге Бригген был определен на поселение – в глухой городок Пелым на севере Тобольского края, Софья Михайловна выслала ему большую по тем временам сумму – тысячу рублей серебром на строительство дома для всей семьи. Она надеялась, что ей все-таки разрешат переехать к мужу вместе со всей семьей, но на свои прошения получала отказ. Однако ей удалось добиться, чтобы мужу смог поступить на государственную службу в Кургане, что значительно облегчило его пребывание в ссылке.
В Кургане с 1838 до 1848 года Бригген служил канцелярским служителем в суде, затем заседателем Курганского суда, откуда был переведен заседателем в Туринский суд за «неуместные его званию суждения и заносчивое поведение».
Кроме того, в 1840-х годах Бригген занимался переводом на русский язык «Записки о Галльской войне» Юлия Цезаря и рукопись перевода продал Василию Андреевичу Жуковскому для издания. Но вследствие болезни и смерти последнего перевод так и не увидел свет. В Сибири Бригген собирал сведения о Бироне и Минихе, на основе которых готовил серьезные научные исследования…
Шли годы, и Софья Михайловна не знала, что у мужа в Кургане появилась новая семья. Да, он продолжал всей душой любить Софью Михайловну, но понимал, что надежды на воссоединение с семьей у него нет. В 1837 году он связал свою жизнь с простой крестьянской девушкой Александрой Тихоновной Томниковой. Она всего лишь на два года была старше его первой дочери Марии. Томникова стала верной и любящей женой и подарила ему четверых детей.
«Когда Софья Михайловна узнала об этом, она проявила необычайное благородство и великодушие. Конечно, ей было очень больно и горько, но она даже не посмела упрекнуть мужа, ответив в письме, что встретит его детей как близких родных», – рассказывала лет двадцать назад автору этой публикации прапраправнучка декабриста Наталья Федоровна Мартынова. Кандидат физико-математических наук, она преподавала высшую математику в одном из петербургских вузов, а свободное время отдавала изучению истории своей семьи, была активным участником декабристской секции Музея истории Петербурга…
«…Прошу тебя, как друга, открыть мне вполне истину о твоем семействе в Сибири, – написала Софья Михайловна мужу. – Я в этом случае не могу на тебя сетовать. Это богу так угодно».
Когда Александр Федорович во всем ей признался, она великодушно ответила: ««Исповедь твоя, любезный друг мой Александр, тронула меня до глубины души. Будь уверен, я встретила бы Машеньку и Коленьку как своих детей… Друг мой, поступай по своему пониманию отцовского сердца и рассудка».
СТАКАН ПРОСТОКВАШИ
С воцарением Александра II Манифестом от 26 августа 1856 года была объявлена амнистия декабристам и многие из них покинули Сибирь в тот же год. В письме князю Евгению Оболенскому 22 сентября 1856 года Бриген писал: «Дочь моя Гербель с мужем (ротм. гвард. Улан. полка) умоляют меня переселиться к ним в Петергоф!.. Признаюсь, и я имею туда особое влечение».
Правда, Александр Федорович Бригген задержался в Кургане, поскольку ему надо было устроить дела Александры Тихоновны Томниковой и двух дочерей, остающихся с ней в Сибири.
Александр Федорович смог вернуться в Петербург лишь в 1858 году, а на следующий год он умер. Причиной смерти стала нелепая случайность: вынесший столько физических лишений вынесший на каторге и в ссылке, он погиб от холеры, выпив стакан сырой простокваши. Только за месяц до смерти с него был снят полицейский надзор и возвращено право носить медаль за 1812 год и Кульмский крест, полученный за храбрость в сражении с французами в августе 1813 года…
Дети Александра Федоровича Бриггена оставили большое потомство. Когда он вернулся из ссылки, у него было уже шестнадцать внуков. Потомки Бриггена породнились со многими русскими дворянскими родами, достигли больших государственных постов и известности в обществе.
Правнук декабриста Иван Павлович Умов, закончивший Симбирский кадетский корпус и Николаевское военно-инженерное училище в Петербурге, серьезно увлекался поэзией, а великий князь Константин Романов (поэт «К.Р.») стал его наставником в поэтическом мастерстве…
В 1935 году ленинградских потомков Бриггена не обошла стороной массовая высылка дворян. Им давалось три дня на сборы, приказывалось самим купить билет в особой кассе на Московском вокзале.
В годы сталинских «чисток» погибли многие представители «клана Бриггенов». Злую шутку сыграли власти с прекрасным инженером Федором Николаевичем Гревеницем, который был мужем правнучки Бриггена – Екатерины Владиславовны Пальчиковой. В 1935-м его выслали из Ленинграда со всей семьей. Вспомнили о нем, когда в Москве строили Речной вокзал и никак не удавалось к сроку установить золотую звезду на шпиле. Гревениц показал свое мастерство, и в торжественный день открытия звезда сияла над Речным вокзалом. Однако это не спасло его жизнь…
