«Милый мой Катарин Иванович, мой песик, мой курносенький. Мне больше всего на свете хочется, чтобы ты была счастливой. Очень счастливой. Хорошо? Я всю жизнь плыл по течению. Меня тащило от худого к хорошему, от несчастья к счастью. Я уже думал, что больше ничего интересного мне на этом свете не увидеть. И вот я встретился с тобой. Это очень хорошо». Перед нами из письма замечательного писателя-сказочника Евгения Шварца, адресованные Екатерине Обух, в которую он влюбился с первого взгляда. Евгений Львович был женат, его супруга ждала ребенка, но теперь для него все это отошло на задний план: «Что будет дальше – не знаю и знать не хочу».
«Я ТОГДА ЕЩЕ НЕ УМЕЛ ВЛЮБЛЯТЬСЯ…»
Корней Чуковский говорил про Шварца, что тот «никогда не умел противостоять любви, потому что был слабый человек». Может быть, так оно и было… Три женщины оставили след в жизни Евгения Львовича
Первую любовь Евгений Шварц познал в Майкопе. Семья перебралась туда весной 1902 года, когда ему было чуть больше пяти лет.
«Недалеко от нас возле детской колясочки увидели мы худенькую даму в черном, с исплаканным лицом. В детской коляске сидела большая девочка, лет двух. А недалеко собирала цветы ее четырехлетняя сестра такой красоты, что я заметил это еще до того, как мама, грустно и задумчиво качая головой, сказала: «Подумать только, что за красавица»…
Вьющиеся волосы ее сияли, как нимб, глаза, большие, серо-голубые, глядели строго — вот какой увидел я впервые Милочку Крачковскую, сыгравшую столь непомерно огромную роль в моей жизни», — писал впоследствии Шварц в своих воспоминаниях.
«Я тогда еще не умел влюбляться, но Милочка мне понравилась и запомнилась… Хватит ли у меня храбрости рассказать, как сильно я любил эту девочку, когда пришло время?».
В одиннадцать лет чувства стали еще сильнее. «Я нечаянно взглянул прямо в ее прекрасные, серо-голубые глаза. Мы встретились взглядами. Глаза Милочки, точно я поглядел на солнце, остались в моих глазах. Причастие, разлившееся теплом по всем жилочкам, и этот мягкий, но сильный удар, глаза, отпечатавшиеся в моих, — вот чего я не переживал больше никогда в жизни».
«Если бы Милочка была другой, если бы держалась она доступнее и понятнее, если бы она не была так прекрасна — был бы и я другим. И всю жизнь влюблялся бы иначе. И не пьянел бы так от любви, и весь мир не казался бы мне бесцветным, когда я трезвел. Это не точно. Последнее — не точно. А точно вот что: я без этой любви не привык бы считать праздник обыкновенным состоянием человека», — писал Шварц.
Он собрался с духом и объяснился в любви. Однако история с несостоявшимся поцелуем надолго определила дальнейшее развитие событий. «Я был немыслимо почтителен к Милочке. Я не смел «назначать ей свидание», самая мысль об этом приводила меня в ужас. Поэтому я бегал по улицам, искал встречи. Я не смел сказать ей ласкового слова. Но любил ее все время. Всегда. Изо всех сил», - вспоминал он.
«КОГДА ВЫ, НАКОНЕЦ, ОСТАВИТЕ МОЮ ДОЧЬ В ПОКОЕ?»
Наверное, чувства Евгения к Милочке были сродни какому-то юношескому болезненному наваждению, через которое все проходило и которое обязательно, рано или поздно, должно было пройти.
«Я был путаным, слабым, ленивым человеком, - признавался впоследствии Шварц, - но одно во мне горело сильно и ясно полным огнем: это любовь к Милочке. Я иной раз писал на листе бумаги слово «Милочка», и мне казалось, что даже в этом сочетании букв есть нечто необыкновенное, необъяснимо волнующее душу. О чем мы говорили? Обо всем. Об учителях, об училище, о товарищах и подругах. И если разговор завязывался, то вечер я считал счастливым, и у меня появлялась тень надежды, что Милочка меня не то чтобы любит, куда там, а выделяет».
О его любви знали друзья, знакомые, учителя. Сочувствовали, переживали. Тем более что мать Милочки Варвара Михайловна терпеть не могла Шварца, поскольку обожала дочь, и каждого, кто влюблялся в нее, начинала ненавидеть. Поэтому Варвара Михайловна стремилась уничтожить юношу в глазах дочери.
Отношения с Милочкой осложнялись еще и отчаянной ревностью, которой Шварц изводил ее, видя тот фурор, который юная красавица производила на молодых людей. «И я ужаснулся, когда наконец довел Милочку до того, что она просто перестала разговаривать со мной. Довел своими придирками, обидами, сценами ревности».
Анализируя на склоне лет свой юношеский романтический опыт, Шварц писал: «Я был прямо и открыто влюблен, да и только. А Милочке хотелось, чтобы я главенствовал, был строг и требователен. А я, дурак, молюсь на нее, выпрашиваю чуть-чуть любви, не смею даже спросить, в каком часу она пойдет в библиотеку. Но от понимания до действия у меня было так далеко! Я был связан по рукам и ногам страшной силой своей любви. Или своей слабостью?».
В последнюю свою поездку в Майкоп Евгений Шварц получил письмо от Варвары Михайловны, начинавшееся словами: «Когда Вы, наконец, оставите мою дочь в покое?». Может быть, она в чем-то и была права…
Потом Милочка еще признавалась в любви, но в душе Шварца как будто бы оборвалась струна: любовь ушла. Остался только образ. «До сих пор вижу я Милочку во сне, все на майкопских улицах, - вспоминал Шварц. - Любовь ушла, но место, которое занимала она в душе, осталось».
«СЛУЖУ Я В ГОСИЗДАТЕ, А ДУМАЮ Я О КАТЕ»
Женой Евгения Шварца стала миниатюрная красавица-армянка Гаянэ Халаджиева, актриса ростовского театра, в котором играл и Шварц. Согласия он добивался почти год. Гаянэ была гордой и неприступной. Однажды, поздним ноябрьским вечером 1919 года, они шли по берегу Дона, и Шварц в который раз уговаривал Гаянэ выйти за него замуж и уверял, что готов ради нее решительно на все.
«А вот если я скажу тебе прыгнуть в Дон - прыгнешь?». Выбора не было. В пальто, шляпе и калошах Шварц бросился в воду и непременно бы утонул, если бы Гаянэ не позвала на помощь.
«Ганя была талантливее всех, но именно о ней можно было сказать, что она – человек трагический. По роковой своей сущности она только и делала, что разрушала свою судьбу. Театральную, личную, любую. Она была девять лет моей женой», - вспоминал Евгений Шварц.
Может быть, их брак продолжался бы и дольше, если бы в конце лета 1928 года друг Евгения Шварца писатель Вениамин Каверин познакомил его с братом Александром Зильбером и его женой Екатериной Обух. Наверное, Каверин потом многократно об этом пожалел, поскольку волей-неволей эта встреча разрушила сразу две семьи. Шварц влюбился в Екатерину с первого взгляда. Она ответила взаимностью, для нее это был еще и выход из страшного жизненного кризиса: незадолго до встречи со Шварцем в ее жизни случилась беда: умер ее трехлетний сын. Врачи сказали, что Катя больше никогда не станет матерью, она пыталась покончить с собой…
Около года продолжались тайные встречи Евгения и Екатерины. «Думал я всё время о тебе. Обдумал тебя до последней пуговицы. Меня теперь ничем не удивить. Я мог бы написать 500 вариаций на тему – Екатерина Ивановна, не забывай меня, пожалуйста, никогда. Мне без тебя невозможно. Я целый день чувствовал – что ничего хорошего сегодня не будет, что тебя я не увижу, что зачем-то пропадает очень хороший четверг», - вспоминал Евгений Шварц.
В январе 1929 года он даже написал шуточную поэму, в которой были такие строки: «Служу я в Госиздате, // А думаю я о Кате. // Думаю целый день — // И как это мне не лень? // Обдумаю каждое слово, // Отдохну – и думаю снова».
Будущее было смутным, неясным, туманным. Шварц признавался Кате, что все время думает о ней, даже когда едет в Детское Село к Маршаку по делам журнала «Еж». «Разговоры у нас были деловые и до крайности утомительные», - признавался Шварц, но вспоминал, что, по совершенно непонятным причинам, его живость действовала усыпляюще. Его стремление расшевелить, заставить работать вызывало какой-то бессознательный протест, потому что все мысли были Шварца были только о Екатерине…
«Катюша, мне надоело делать не то, что хочется! – писал ей Шварц. - Мне хочется с тобой поговорить… Поцеловать тебя. А беспокоиться о «Еже» я не хочу! Но Маршак будит, окликает, толкает, и я с трудом переключаюсь на «Еж»…
Не забывай меня, пожалуйста, никогда. Мне без тебя невозможно. Я целый день чувствовал – что ничего хорошего сегодня не будет, что тебя я не увижу, что зачем-то пропадает очень хороший четверг.
Ведь еще ничего? Еще все хорошо? Еще мы будем вместе? Это просто сейчас, пока, сегодня, десятого, в четверг – я один. А мы еще увидимся? Целую тебя крепко, моя девочка. Мы еще увидимся».
«Я СЛОМАЛ СТАРУЮ СВОЮ ЖИЗНЬ…»
1929-й года стал «годом великого перелома» не только для советской страны, но и для Евгения Шварца. В феврале 1929 года Екатерина ушла от мужа, в апреле Гаянэ родила дочь Наташу. А в июле Евгений Львович признался жене, что любит другую. Одним словом, драмы одновременно произошло сразу в двух семьях.
«В те дни я, уклончивый и ленивый, боящийся боли пошел против себя самого силой любви, - вспоминал Евгений Шварц. - Я сломал старую свою жизнь и начал новую. В неясности особенной, как одержимый, как в бреду. Все это было так не похоже на меня, что я все время думал, что умру. В самом деле, старая жизнь моя осенью умерла. Окончательно. Я переехал к Катюше. Да и в самом деле я старый, прежний умирал, чтобы медленно-медленно начать жить. До тех лет я не жил».
Жена стала настоящей музой писателя, недаром в 1938 году режиссер Театра комедии Николай Акимов написал Екатерине Ивановне: «Хорошо зная, как велико то благотворное влияние, которое Вы оказываете на подведомственного Вам драматурга – Шварца, прошу Вас очень в течение ближайших полутора месяцев увеличить выдачу бодрой зарядки, а также проследить за трудовыми процессами Евгения Львовича».
Семейство Шварцев занимало тогда квартиру в ленинградском «писательском недоскребе», как его шутливо называли, на канале Грибоедова, причем она была там одна из самых маленьких – всего 23,7 квадратных метров. Там Евгений и Екатерина Шварцы жили до эвакуации, а потом туда вернулись после войны и жили до 1955 года, когда переселились на Малую Посадскую улицу в Ленфильмовский дом.
Когда началась война, Шварц имел право уехать из Ленинграда с театром комедии. Он долго не мог принять решение, а когда блокадное кольцо сомкнулось, Шварц попал в список эвакуируемых в первоочередном порядке. Он отказался. Вместе с женой они тушили зажигалки на крыше родного дома. Для себя они решили: если бомба, то погибнем вместе. В декабре 1941 года друзья всё-таки убедили Шварца с женой эвакуироваться. Евгений Львович был уже полуживой от голода…
«ПЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ Я ЖЕНАТ…»
В 1944 году, в эвакуации, Евгений Шварц начал вести дневники-мемуары (к тому времени все прежние были уничтожены). Писал о детских впечатлениях, о первой любви, о начале творчества. И именно в 1944 году он закончил одно из лучших своих произведений - пьесу «Дракон». Ее приняли без поправок, показали три раза, а затем запретили на двадцать лет. Газета «Литература и искусство» назвала пьесу «вредной сказкой».
Впрочем, это было уже не первое табу на пьесы Шварца. В 1934 году под запрет попал «Голый король». В 1940-м году, после нескольких показов, из репертуара убрали спектакль «Тень». Сказочника обвиняли в политической сатире, пьесы запрещали, однако самого Шварца, в отличие от многих других его коллег, не менее талантливых, почему-то не трогали…
В 1954 году Шварц закончил пьесу «Медведь», которую позже переименовал в «Обыкновенное чудо». Критики называли произведение гимном всех влюбленных. Фактически оно было его признанием в любви к жене. Екатерина Ивановна была прообразом жены Волшебника.
В 1944 году, когда Евгений Львович приступил к работе над пьесой, их браку было ровно 15 лет. «Пятнадцать лет я женат, а влюблен до сих пор в жену свою, как мальчик», — говорит Волшебник в «Обыкновенном чуде».
А еще он писал жене стихи, в которых были такие строки: «Я тебя укрываю любя, // Я любя обнимаю тебя. // Катюша, Катюша, Катюша, // Послушай меня, послушай»…
Евгений Шварц умер от инфаркта 15 января 1958 года. Последние слова были обращены к жене: «Катя, спаси меня!».
После смерти мужа Екатерина Ивановна пыталась найти утешение в работе над собранием его сочинений, приводила в порядок его дневниковые записи. Но все было тщетно: жить без него она не могла. И спустя пять лет, когда миссия была выполнена, сборник произведений был готов к публикации, Екатерина Ивановна приняла сильную дозу снотворного…
