В прежние времена, пожалуй, ни одна барышня – ни столичная, ни уездная – никак не могла обойтись без маленького рукописного альбома, в который ее подруги записывали всевозможные пожелания. Трогательные, наивные, веселые, забавные, немного глупые… А еще засушенные цветы, милые профили-головки, стихотворные строки… И сама хозяйка дневника, в свою очередь, оставляла свои послания в альбомы своих подруг. Потом такие альбомы хранились годами и десятилетиями в семейных архивах. И очень часто, бывая в гостях у тех, кого с полным правом можно считать носителями петербургской культуры, мне приходилось встречать в их домашних собраниях вот такие альбомы…
«КОГДА Я ВЫРАСТУ БОЛЬШАЯ…»
Этот альбом мне любезно показала лет двадцать назад Ираида Романовна Ривкина. Ее прадед, Григорий Тюленев, по семейной легенде, был старшим дворником во дворце Юсуповых на Мойке. Проработал там до самой революции, потом трудился на «водокачке» - так в семье называли водонапорную башню на Шпалерной улице. Было у Григория Тюленева шесть дочерей, а седьмым родился сын – дедушка Ираиды Романовны. Он прошел путь от простого токаря до мастера, то есть принадлежал к так называемой «рабочей аристократии».
Тем не менее, как гласит семейная история, Александр Тюленев строил свои отношения с рабочими на равных, никогда не лютовал, как многие другие мастера, поэтому рабочие его очень уважали. Вот почему его, единственного из всех «старорежимных» мастеров завода Эриксона, рабочие не тронули во время февральской революции 1917 года. А всех остальных вывезли в тачках за территорию завода, да еще и дали хорошего пинка...
Работая на заводе Эриксона, Александр Тюленев получал хорошее жалование. По семейным рассказам, семья Александра Григорьевича никогда не бедствовала, и у них даже был сейф в банке, в котором хранились золото и драгоценности. Во время Октябрьской революции все пошло прахом: банк национализировали, а все сбережения аннулировали.
Женой Александра Тюленева была великолепная портниха Васса Давыдовна. А их дочь Александра, родившаяся в 1905 году, училась в гимназии принцев Ольденбургских на Большой Спасской улице в Петербурге. Ее-то школьный, а точнее гимназический, альбом и сохранился в семейном архиве.
Листаем страницы дневника, бережно прикасаясь к его пожелтевшим страничкам… Начинается он с записи самой владелицы дневника:
«Прошу, подруги дорогие,
Стихи в альбом мне написать.
Когда я вырасту большая,
То буду вас я вспоминать».
И вот одна из первых записей, датированная 11 мая 1918 года (время ох какое неспокойное, тревожное):
«На память!!!
Чем ночь темней,
Чем ярче звезды.
Чем больше скорбь,
Тем ближе Бог».
Кстати, это ни что иное, как фрагмент из стихотворения популярного в ту пору поэта Аполлона Майкова. Владимир Соловьев называл его «одним из главных поэтов послепушкинского периода». Многие стихотворения Майкова были положены на музыку, в том числе такими композиторами, как Римский-Корсаков и Чайковский.
И ниже – приписка: «Кто писал известно, а другим неинтересно».
Следующая запись – от Жени Рожаевой:
«Время скоро летит,
Время нас разлучит,
Но в далекой стороне
Вспомни, друг, обо мне».
И уж совсем – крик души! – «от твоей школьной подруги М.Филимоновой»:
«Когда умру, когда скончаюсь!
На кладбище мое приди!
И у креста моей могилы!
На память розу посади!».
И в следующих виршах – тоже про розу:
«Ты хороша, как Ангел Божий
Прелестной девственной мечты.
Тебя могла б назвать я розой,
Но жаль, что в розе есть шипы».
ЗАБЫТАЯ ПОЭТЕССА
Есть в дневнике и другие послания. Самые простые: «Люби меня, как я тебя, и вместе будем мы друзья».
Барышни взрослели, и строчки в дневнике становились все более серьезными:
«Быть может, далеко, далеко
Умчит меня жизни волна,
Но верь в мою дружбу глубоко,
Она не покинет тебя».
И, наконец, уже в марте 1924 года, в совершенно иной исторической действительности:
«Нет цели лучезарней,
Светлее нет венца,
Как за святыню правды
Бороться до конца».
Кстати, это цитата из стихотворения совершенно позабытой ныне русской поэтессы, переводчицы, автор книг и статей о писателях Мария Валентиновны Ватсон. Она была выпускницей Смольного института благородных девиц, была поклонницей поэта Семёна Надсона, ухаживала за ним во время его болезни. Именно благодаря Марии Ватсон был поставлен памятник Надсону и опубликовано его собрание сочинений.
Мария Ватсон переводила с испанского, итальянского, английского и французского языков. В 1907 году она выполнила первый полный русский перевод «Дон Кихота», в ту же пору перевела первые книги из цикла о Тарзане. Для серии «Жизнь замечательных людей» Флорентия Павленкова написала биографии Данте и Фридриха Шиллера.
После революции Мария Ватсон не вписалась в новую жизнь. Когда в 1932 году ее не стало, ее имя было уже практически позабыто. Что уж говорить о сегодняшнем дне. Так что спасибо альбому гимназистки, что напомнил о том, что была когда-то такая популярная поэтесса!
«СТРАШНО ХОТЕЛА БЫ ЗНАТЬ ТВОЕ БУДУЩЕЕ»
Альбом гимназистки интересно сравнить с альбомом воспитанницы Смольного института примерно того жен времени. О чем мечтали институтки? Как рассказала сотрудник государственного музея «Смольный» Ольга Федорова, всем грезилась впереди «прекрасно-загадочная жизнь». «…И покрывало, ее так хорошо закрывающее, уже скоро поднимется для нас», - написала 17-летняя выпускница петербургского Александровского института благородных девиц Ольга в альбом своей подруге Зинаиде Роменской. Копию альбома передала в музей «Смольный» внучка Роменской - Ирина Белоконь.
Кстати, Александровский женский институт располагался рядом со Смольным, но был рангом ниже - второго разряда. Сюда принимали, как вспоминала воспитанница института Елизавета Водовозова, «дочерей лиц с чином штабс-капитана или титулярного советника до полковника или коллежского советника», а также сирот-дворянок из небогатых семей…
Это тетрадка с пожеланиями - девочки создавали такие на память друг другу. Записи были сделаны накануне выпуска, состоявшегося в конце февраля - начале марта 1917 года. Иными словами, перед самой февральской революцией.
На одной из страниц альбома пожеланий изображен статный военный с моноклем и стеком в руке. Надпись гласит: «Этот молодой красавец и обаятелен очень, но все же, я думаю, что Зинок не удовлетворится таким счастьем и захочет большего».
Как отмечает Ольга Федорова, обычно выпускные пожелания имели определенный шаблон. Существовали устойчивые обороты, например: «Дай Бог, чтоб вечно ты не знала, что значит толки дураков, и чтобы не было печали от шпор, мундиров и усов». Но в этом альбоме пожелания - всего их двадцать два - очень отличались друг от друга: по почерку, оформлению, содержанию. Выпускницы цитировали Некрасова, Пушкина, Достоевского, есть даже два нотных отрывка и четыре рисунка.
«Институтки были рады вырваться на свободу, «о которой давно мечтали». Но они очень жалели о расставании со своими подругами, ведь за семь лет совместной учебы они сроднились. Одна из них вспоминала, как они с Зиной «жарили» на фортепиано в четыре руки. Не правда ли, странно звучит это жаргонное слово в устах институтки?» - говорит Ольга Федорова.
«Весенняя сказка, полная светлых грез» - таким воспитанницы видели свое будущее. Небольшие невзгоды, которые чередуются со счастьем, они советовали преодолевать без сомнения и утешаться музыкой.
О чем еще мечтать институтке, как не о том, как выйти замуж? «Светлому колосу - серп удалой, девице взрослой - жених молодой» - это высказанное пожелание является типичным. Наряду с желанием устроить личную жизнь многим девушкам хотелось и другого: заниматься музыкой, общественными делами... Поэтому одна из институток в своем пожелании Зинаиде привела слова Достоевского: «Счастье есть не в наслаждении, а в высшей гармонии духа».
Несколько записей сделано в марте 1917 года уже после Февральской революции. Время «тяжелое, но интересное» - так отмечает одна из воспитанниц. И хотя в женских институтах девочек воспитывали в преданности царю и престолу, оказывается, что даже тут приветствовали свержение монархии.
«Страшно хотела бы знать твое будущее. Не напишешь ли ты мне года через три?» - сделала запись другая выпускница... Мы-то уже знаем, что было дальше. После революции Зинаида Роменская с матерью и сестрами оказалась в Самаре, где они едва не умерли от голода. Зина, как самая старшая, отправилась на пароходе менять последние вещи на еду. Через неделю она вернулась с мужем Александром Рогачевым, служившим интендантом в Волжской флотилии, и продовольствием.
В 1929 году, опасаясь репрессий, семья Рогачевых уехала на золотые прииски в Сибирь. Там бывшая институтка работала бухгалтером, жила в простой деревенской избе. Потом Зинаиде удалось вернуться в Москву. Музыкой ей заниматься не пришлось, а вот ее дочь Марионилла стала артисткой оперетты. Внучка Зинаиды Яковлевны вспоминает, что бабушка была сдержанной и строгой, полной достоинства, с гордой осанкой. Ей приходилось скрывать свое происхождение и знание иностранных языков...
АЛЬБОМ КАК ЭЛЕМЕНТ КУЛЬТУРЫ
Вообще, первые девичьи альбомы в России появились в конце XVIII века во времена правления Екатерины II. Они стали своего рода калькой с немецких рукописных альбомов, первые образцы которых привезли в Россию выходцы из Германии во второй половине XVIII столетия.
В Европе альбомы в XVI – XVII веках были популярны среди путешественников. Позднее студенты, разъезжаясь на каникулы, оставляли друг другу пожелания на память. Художники, собираясь в творческую поездку, всегда брали с собой альбом для зарисовок своих впечатлений. Альбомы молодых военных содержали, в основном, рисунки гусар, казаков и разбойников.
Любопытно, что первоначально в Европе, да и в России вплоть до конца XVIII века составлением альбомов занимались преимущественно господа. У Евгения Онегина тоже был альбом, и Пушкин, по некоторым свидетельствам, думал даже заполнить его, но затем отказался от этой идеи. А со временем он и вовсе стал пренебрежительно относиться к альбомам, считая, что они взращивают глупое тщеславие и спесь:
«Я не люблю альбомов модных:
Их ослепительная смесь
Аспазий наших благородных
Провозглашает только спесь».
Это цитата из стихотворения Пушкина, датированного 1828 годом…
Впоследствии традиция ведения альбомов окончательно закрепилась за дамами. А затем альбом стал непременным спутником юных барышень и важным элементом домашней, семейной культуры.
В начале XIX века в моду вошли небольшие, изящно украшенные альбомы, которые легко помещались в дамской сумочке. На содержание альбома, так и на его оформление значительно повлияла эпоха сентиментализма. Недаром в альбомах чаще всего можно было встретить рисунки амуров, цветов, могильных холмов, пылающих сердец, пезажей, освещенных луной… Что и говорить, альбомы нежных барышень были настоящими произведениями искусства. Между листами альбома вкладывали засушенные цветы, пряди волос.
«Альбом как жизнь, противоречий смесь,
Смесь доброго, худого пустословья:
Здесь дружбы дань, тут светского условья,
Тут жар любви, там умничанья спесь», – писал Петр Андреевич Вяземский.
Первую страницу альбома оставляли пустой, так как существовало поверье, что с открывшим ее может случиться несчастье. В начале альбома писали родители и старшие, дальше — подруги и знакомые. Последний лист отводился для самых нежных записей — считалось, что там пишут те, кто больше всех любит владелицу альбома.
Любая барышня просто была обязана иметь альбом, в который писали небольшие послания в прозе, но чаще в стихах, посетители ее салона. Тех, у кого его не было, не без тени презрения именовали «безальбомными».
После замужества альбомы прятали в нижнем ящике комода, укладывали на дно шкатулки подальше от ревнивых взглядов супруга и новых родственников.
