Главная Истории любви Детям и внукам завещали память

Детям и внукам завещали память

ПО СТРАНИЦАМ ФРОНТОВОЙ БИОГРАФИИ ФЕДОРА КУДРЯВЦЕВА

Коллаж Ирины МАКСИМЕНКО

 

«Родные мои Маня и Юрочка! Помните ли вы, как два года назад 25 мая было воскресенье, и был теплый день, и мы гуляли в Зоологическом саду. Кого мы там только ни видели: и медведей, и лису, и верблюдов, и козу, тигров, зайцев и орлов и канареек и слонов, обезьян и попугая – вот кампания какая!.. Помните? Ну вот, когда кончится война и мы соберемся все вместе, опять пойдем проведаем веселую кампанию в Зоологическом саду. А пока целую вас крепко. Папа».
Офицер Федор Григорьевич Кудрявцев написал это письмо жене и сыну в Ярославскую область в конце мая 1943 года, будучи на Ленинградском фронте. Родных он не видел уже давно, с тех пор как они еще в самом начале войны эвакуировались, а он записался в армию народного ополчения.

Мария Федоровна и Фёдор Григорьевич Кудрявцевы. Снова вместе! Фото 1945 г.
Репродукция. Фото автора

 

«ИДУ НА ФРОНТ, КАК И МИЛЛИОНЫ ДРУГИХ СОВЕТСКИХ ПАТРИОТОВ»

«Мой отец, Федор Григорьевич Кудрявцев, родился в Ярославской губернии, с 1907 года жил в Петербурге, — рассказывает его дочь Ирина Федоровна Инфантьева. – Во время Первой мировой войны оказался в австрийском лагере для интернированных, в 1918 году бежал, добрался до родины. И опять завертелся калейдоскоп событий: родное село с разорёнными войной и революцией жителями, чекистский «поезд Кедрова» в Вологде, служба в Красной армии, голодный Петроград, биржа труда, разные места работы, женитьба… В 1934 году он окончил Ленинградскую Высшую школу профдвижения, работал в Интерклубе моряков черноморского города Туапсе, потом вернулся в Ленинград».

По словам Ирины Федоровны, когда отцу было уже 80 лет, он начал писать мемуары, причем левой рукой (правая отказала – это было последствие ранения, полученного во время Великой Отечественной войны).

«На второй или третий день после начала войны в ЦК профсоюза моряков было созвано открытое партийное собрание. После краткого вступления секретарь парторганизации сообщил о формировании Армии Народного Ополчения и предложил вступить в неё добровольцами», — вспоминал Федор Кудрявцев. Все мужчины поголовно записались, а через два дня их вызвали в военкомат. Кудрявцев, как владеющий немецким языком, был отправлен переводчиком в штаб Октябрьской дивизии армии народного ополчения.

В домашнем архиве Ирины Федоровны сохранилось письмо, которое отец написал своим родным из Ленинграда 3 августа 1941 года.

«Милая Манечка, голубочка моя любимая, милый Юрочка, сыночек мой ласковый! Вчера я был переведен в часть, из которой прямо поеду на фронт. Был отпущен домой и сегодня ночевал у себя на квартире. Больше домой меня до конца войны вряд ли отпустят. Возможно, Манечка, ты приедешь в Ленинград без меня или раньше меня. Вот это письмо я и пишу, чтобы ты нашла его на квартире, прочитала бы его и как будто со мной поговорила.

Милые Манечка и Юрочка, я иду на фронт, как и миллионы других советских патриотов защищать свою Родину от кровавых гадин фашистов. Я иду защищать нашу свободу и счастье, нашу родную землю, наше добро и жизнь нашего народа. Манечка, в продолжение нашей жизни вместе мы с тобой видели счастье, и надеюсь, снова увидим, так как сумеем его отстоять в борьбе с бандитами.

Я вспоминаю всю нашу совместную жизнь, наше Туапсе, Ялту. Нашу мирную жизнь нарушил бандит. Уничтожим бандита. И если придется положить за Родину голову, Манечка, сильно не горюй, ибо мы боремся за правое дело. Целую вас, любящий вас Федя».

КОГДА СПАСЛО ПРЕДЧУВСТВИЕ

Впереди были многие месяцы на фронте под Ленинградом. Федор Кудрявцев служил в политотделе штаба 55-й армии – в отделении по работе среди войск и населения противника. Был переводчиком, допрашивал пленных, выезжал на передний край, чтобы участвовать в организации пропаганды, нацеленной на войска противника

«Милые Маня и Юрочка! Шлю сердечный привет и крепко целую, — писал Федор Кудрявцев с фронта 25 ноября 1941 года. — Я жив и здоров. Поздравляю вас с приближающимся Новым Годом. Желаю Юрочке нарядной елки. Писем от вас не получаю. Получаете ли вы мои письма, не знаю. Пишите. Ваш папа».

«В действующей армии существовал порядок, по которому каждый офицер добрую часть своего оклада должен был по аттестату отчислять своей семье, — вспоминал Федор Кудрявцев. — Я выписал аттестат на Марусю на сумму 800 рублей, каковую она в деревне ежемесячно и получала.

Кроме денег, я в 1943 году попробовал посылать Юрику крошечные фронтовые гостинцы. Некоторое время к завтраку нам выдавали маленькие, грамм по двадцать, кубики прессованного с сахаром какао, которое мы растворяли в стакане с кипятком и пили. Я придумал способ посылать такое какао в деревню. Я разминал его в порошок, всыпал в длинный узкий бумажный кулёк, заклеивал и вкладывал его в газету «Ленинградская правда» и бандеролью посылал в деревню. Раза три-четыре газета с гостинцами доходила до адресата, затем какао из газеты стало пропадать. Да и нам его вскоре перестали выдавать, так что Юрику недолго пришлось полакомиться папиным гостинцем».

В воспоминаниях Федора Григорьевича нет ни капли уныния или тревоги. Наверное, просто не хотелось вспоминать о таких минутах. А ведь хотя он и не был постоянно непосредственно на переднем крае, смерть ходила буквально рядом. Однажды от беды спасло невероятное предчувствие. Предстояло перебраться из одного дома в другой – дело было в селе Рыбацком под Ленинградом. И что-то на новом месте Федору Григорьевичу не понравилось: мол, и тесно там будет, и от всех отделов штаба армии дальше. Он уговорил отменить переезд.

И как в воду глядел. Ночью вражеская авиация бомбила Рыбацкое. «В дом, в который мы чуть не переехали, было прямое попадание авиабомбы, и на его месте мы увидели огромную воронку, а вокруг неё брёвна, щепки и прочее, из чего он состоял. Хорошо, что среди этих свежих руин не валялись наши растерзанные тела», — отмечает Федор Кудрявцев.

ФАТАЛИСТКА

Другой случай произошел весной 1944 года за Псковским озером. Агитмашина, в которой ехали политработники, попала под налет авиации. Все, кто были в ней, успели выпрыгнуть и укрыться в кювете.

Федор Кудрявцев вспоминал, что выскочил из машины последним, когда самолет уже пикировал прямо на нее. «Я взглянул вверх. Немецкий самолёт как раз был низко надо мной. Вражеский пилот в очках перегнулся через борт самолёта и посмотрел вниз. Мне кажется, он увидел нашу машину и меня. Раздался треск пулемётной очереди и взрыв совсем рядом. Меня что-то резко и сильно толкнуло пониже левой лопатки и это «что-то» глубоко влезло мне в тело. По спине разлилось что-то горячее. «Кровь», — подумал я… Тут подбежали мои товарищи…

В этот момент все заметили, что кузов нашей машины изрешечён пулями. Все поняли: останься мы в машине, все были бы убиты или ранены. На наше счастье и удивление, аппаратура была не повреждена».

Жертвой этого налета стала недавняя ленинградская студентка Валя Клинковская, служившая переводчицей при разведотделе. Только что она весело умывалась, не снимая чёрной морской шапки, только сдвинув её далеко на затылок. Бравировала, что не боится бомбежек, задорно говорила: «А чего там укрываться! Я теперь стала фаталистка и ничего не боюсь, убьют так убьют, а не убьют – жива останусь, мне всё равно».

Но в этот раз судьба ее не уберегла. «Валя со спокойным лицом, в чёрной шапке и подпоясанным ремнём белом полушубке лежала на снегу у входа в палатку. Никаких следов крови на ней не было. Пуля или небольшой осколок бомбы поразил её прямо в сердце, оставив на полушубке чуть заметную дырочку…»

Едва ее похоронили, как к санитарной палатке привезли раненого пленного немца. Его допросили, потом должны были отправить на перевязку. Но произошло иначе. «Какая к чёрту перевязка? Я сам его сейчас расстреляю за Валю!» — воскликнул офицер. Два красноармейца потащили немца в лес, вскоре раздались два выстрела…

Позднее старший лейтенант отдал Федору Кудрявцеву документы немца и его неотправленное письмо жене. Солдат по фамилии Бергман наставлял беременную жену просить директора фабрики перевести её на лёгкую работу. «Ты не должна допустить второй раз выкидыш из-за тяжёлой работы, — писал он. – Ты должна родить, и если я вернусь, ребёнок будет мне наградой за войну, а если меня убьют, он тебе будет памятью обо мне».

«Я не знаю, есть ли у вдовы Бергмана сын или дочь, но сам я в скором времени получил от жены известие о потере своего двенадцатилетнего сына, но не на войне, а в тылу, — вспоминал Федор Григорьевич. — Известие о смерти Юрика не было для меня совсем неожиданным. Наш ребёнок был физически слаб и умственно развивался медленно. Врачи предупреждали нас с женой, что такие дети, каким был от рождения наш сын, долго не живут.

И вот Юрик, находясь с начала июня 1941 года вместе с Марусей у её родителей, не испытывая особых лишений в питании, в марте 1944 года заболел тифом и умер.

Конечно, это было горе, я любил и жалел Юрика, но с его смертью пришлось смириться. Мне это было легче, чем Марусе, ведь он умер от меня так далеко. Маруся переживала смерть уже такого большого сыночка гораздо тяжелее меня, ведь она была всё время с ним, видела его предсмертные страданья, прилагала все усилия к его спасению, сама одевала его мёртвого, клала в гроб и, стоя у могилы, не ушами, а сердцем слышала, как стучали комья мёрзлой земли о гробовую доску, скрывшую сына»…

«ПРИЕХАЛА ИЗ ДЕРЕВНИ МАРУСЯ»

Летом 1944 года Федора Кудрявцева вернули в Ленинград и назначили на должность начальника полевого склада взрывчатых веществ по политчасти. Сюда свозили взрывчатку, брошенную врагом в Ленинградской области.

«В сентябре 1944 года приехала из деревни Маруся, — вспоминал Федор Григорьевич. — Вместо разбитой комнаты нам временно дали в том же доме другую. Марусю сразу направили на работу по восстановлению Кировского завода. Иногда я бывал по делам в городе и ночевал дома в холодной нетопленой комнате, в которой замерзала вода. Вечерами по субботам Маруся приезжала ко мне на Пискарёвку, ночевала и проводила воскресенье у меня…

После службы на складе взрывчатых веществ я снова поступил в резерв политсостава. В резерве было много офицеров: одни ожидали увольнения из армии по инвалидности, другие – нового назначения.

Некоторые офицеры-ленинградцы получили разрешение ночевать у себя дома. Я тоже получил такое разрешение и ходил ночевать домой на Лиговскую улицу. Хотя там и было холоднее, чем в казармах, но зато там была Маруся. Питался я в казармах, но по воскресеньям брал с собой посуду и приносил еду домой, и мы ели её вместе».

В мае 1945-го к радости долгожданной Победы добавилась и еще одна радость, бытовая, житейская: вместо пострадавшей от бомбёжки комнаты в седьмом этаже на Лиговской улице Кудрявцевым выделили комнату во втором этаже на Невском проспекте, возле гостиницы «Европейская».

«В двух окнах нашей комнаты не было стёкол, рамы были иссечены осколками бомб, но моя энергичная Маруся быстро привела комнату в жилой вид, — вспоминал Федор Кудрявцев. — Выскребла, вымыла пол. Товарищи с Кировского завода помогли побелить потолок, оклеить обоями стены. Я добыл стёкол для окон, и когда их вставили, стало совсем хорошо». Жизнь понемногу налаживалась…

«В 1947 году родилась я, — рассказывает Ирина Федоровна Инфантьева. — Папе к тому времени было уже 52 года, а маме 40. Мои родители прожили вместе 55 лет в любви и согласии. Из них 41 год – после войны, и в целом это были хорошие счастливые спокойные годы. Вырастили дочь, успели порадоваться внукам… О войне, конечно, вспоминали, хотя и не очень часто. Но помнили. И детям и внукам завещали эту память.

До 1976 года мы жили в той самой комнате на Невском проспекте, которую родители получили в 1945-м. Квартира была коммунальная, без горячей воды и ванны, но место замечательное. После работы папа выходил посидеть с книгой или газетой в садик на площади Искусств. Как он говорил — «в зелёную гостиную». В 1976 году родители получили отдельную квартиру в новостройках, а я с детьми осталась на Невском…

Жизнь моих родителей, их отношение друг к другу, к жизни и людям — замечательный пример и для меня, для моих детей и внуков. Отец умер в 1986 году в возрасте 91 года, мама пережила его на два года. Как зеницу ока я берегу папины награды, фронтовые письма, несколько фотографий, планшет, погоны, салфетку, вышитую незнакомой ленинградской девочкой и отправленную на фронт. И конечно, рукопись папиных воспоминаний, которую я читала вслух своим детям и внукам».

Комментарии
0
Рекомендуем:
27 марта От Ленобласти до Заполярья: ФосАгро расширяет горизонты
27 марта Теракт в «Крокус Сити Холл» – трагедия всей страны
Новости Ленинградской области
27 марта Ленобласть скорбит о жертвах трагедии
Новости Ленинградской области
27 марта Меры безопасности усилены
Новости Ленинградской области
27 марта А за окном тепло
Новости Ленинградской области
27 марта Снежный слалом
Новости Ленинградской области
27 марта Спасибо за ваш ратный труд!
Новости Ленинградской области
27 марта Cалака пошла! Корюшка — на старте
Новости Ленинградской области
27 марта Меховая прелесть
Новости Ленинградской области
27 марта От творчества бобра много добра
Дорогие мои старики
27 марта «Я верну тебе здоровье, любимый внук!»
Дорогие мои старики
27 марта «Мошенников охватила золотая лихорадка!»
27 марта Договоримся «на берегу»
Калейдоскоп
27 марта Приметы весны: аисты возвращаются
Подворье
27 марта Первое свидание – первые заботы
Подворье
27 марта Клумба или грядка?
Подворье
27 марта Лунный календарь на 27 марта – 2 апреля
27 марта Если воротник поник
^