«Худые женщины на творчество не вдохновляют», – говорил художник Борис Кустодиев. Поэтому, как известно, его любимые персонажи – русские красавицы, весьма далекие от современных «модельных» эталонов красоты. Глядя на его красавиц-купчих, крупных, высоких, дородных, румяных, напоминающих героинь полотен Тициана и Рубенса, кто-то, наверное, заподозрил живописца в том, что между ним и его натурщицами что-то было. Нет, ничего не было, а его жена, которую он беззаветно любил, как ни странно, совсем не соответствовала его идеалам красоты. Стройная, хрупкая, невысокого роста…
ВСТРЕЧА В ИМЕНИИ
«Здесь ухаживать мне не за кем, – доверительно признавался Кустодиев сестре Кате во время своей учебы в Академии художеств. – …Хотя, конечно, и я не амур, но все-таки интереснее, хотя бы миловидное личико вместо трепаного крысиного хвоста (как у одной нашей девицы всегда сбит на правую сторону)… Есть еще типы вроде “бесстыжевок”, стриженая (хотя недурненькая), здоровается по-мужски, орет что есть мочи и каждый раз громит Шекспира. Одним словом, что-то ужасное, нет главного, нет женственности, какая-то угловатость, изломывание самой себя и старание показаться ученой. Это, конечно, не в моем духе»…
О своем идеале Борису Кустодиеву оставалось пока только мечтать и – наблюдать за романом своей сестры Кати. В начале 1898 года Борис узнал от нее, что офицер Александр Вольницкий просит ее руки и сердца.
«Ты все пишешь таким тоном, как будто дело идет не о тебе, а о ком-то другом, – отвечал Борис Кустодиев сестре. – «Я удивляюсь, пишешь ты, что Миша, видя невесту каких-нибудь 3–4 дня, женится, а теперь и со мной выходит то же самое, человека я видала на счет 5 раз и узнать, конечно, не могла». Вот этого я не понимаю; пишешь, что «выходит» то же самое, т. е. выходит как будто благодаря участию какого-то рока, а не тебя лично, как будто ты здесь играешь пассивную роль… Если же ты его любишь (ты об этом не пишешь), тогда все становится ясным. Тогда, – да пошлет Бог вам счастья, да настоящего счастья… Лично мне он нравится, человек он лучше многих других…»
«Жених пишет ей три письма в неделю», – сообщала Борису мать по поводу сердечных дел Кати. В 1899 года она вышла замуж, и Борис с матерью Екатериной Прохоровной гостили у молодых в Батуме…
Самому же художнику счастье нежданно-негаданно улыбнулось в 1900 году в Костромской губернии, куда он, еще будут студентом Академии художеств, приехал с друзьями, тоже студентами, на этюды. У одного из них там были родственники, они гостили у них в имение, а затем заглянули в соседнюю усадьбу Высоково. Там и приглянулась ему красавица Юлия Прошинская.
Родом она была из польской семьи придворного советника. После смерти отца воспитывалась в богатой семье обрусевших англичан, потом была определена в Александровское училище при Смольном институте. После окончания училища устроилась на службу при Петербургском Комитете министров машинисткой, а параллельно посещала школу Общества поощрения художников. А летние месяцы по-прежнему проводила у своих опекунов старушек Грек в имении Высоково.
Актриса Елена Полевицкая вспоминала про свою подругу: «Юлия Прошинская, девушка гордая, полька по крови, католичка по религии, держалась одиночкой… Выйдя из института, она занялась живописью. Она и в институте была одной из четырех воспитанниц, которые пользовались, как отличницы в этом предмете, уроками живописи масляными красками…»
«Как мне скучать, когда я каждый день пишу, а вечером с Юликом моим дорогим разговариваю… Чувствую, что я люблю и что меня любят», – делился он своей радостью с другом.
Борис Кустодиев. «Купчиха за чаем». 1918 год
ХУДОЖНИК ИЗ ПРОВИНЦИИ
Возвращаясь в Петербург, Кустодиев попросил разрешения писать возлюбленной письма. Переписку долгое время пришлось держать в секрете, поскольку старушки Грек весьма неодобрительно отнеслись к роману Юленьки с начинающим художником. Ему ведь еще оставалось почти три года до окончания академии.
Кустодиев признавался Юлии в письмах: «Считаем дни, когда оставишь эти коридоры, эту скучную казарму, где нет ничего живого, свежего, и вырвешься наконец на свободу, туда на простор, к земле, лесу, природе, вздохнешь свободно и станешь работать что-нибудь такое светлое, радостное, молодое и красивое».
Тем временем старушки Грек, души не чаявшие в своей воспитаннице, отговаривали ее от замужества с художником. Мысль о том, что их Юленька может выйти замуж за бедного «художника из провинции», повергла старушек Грек в ужас, и они тут же начали подбирать девушке более достойных кандидатов в мужья. Но ее сердце уже было отдано Кустодиеву.
К зиме Юлии Прошинской нужно было приступать к службе, и она, к радости Бориса, вернулась в Петербург. Встречи их возобновились, и молодой художник окончательно завоевал сердце своей избранницы.
В январе 1903 году они обвенчались. На обороте выписки из метрической книги Астраханской градской Христорождественской церкви, где был крещен Борис и отпевали его отца, записано: «Означенный в сем Борис Михайлович Кустодиев сего 1903 года января 8 дня вступил в первый законный брак с дочерью надворного советника Юлиею Евстафьевной Прошинской, 22 лет, римско-католического вероисповедания…».
В октябре того же года Юлия родила Борису первенца. С двухмесячным малышом они отправились в Париж, и там Кустодиев создал свое «Утро» – одно из самых светлых произведений мировой живописи. Живописец как раз окончил Академию художеств, получил золотую медаль за конкурсную работу и поощрение в виде годовой пенсионерской поездки за границу.
Вернувшись в Россию, в 1904 году живописец становится членом-учредителем «Нового общества художников». Помимо заказов, он зарабатывал на жизнь карикатуристом в сатирическом журнале «Жупел», исполнял циклы иллюстраций к классическим произведениям. Так что материальное положение более-менее наладилось. Кустодиевы купили участок земли под Кинешмой и начали строить собственный дом «Терем». Кустодиев плотничал, вырезал наличники для окон… Семья прирастала: в 1905 родилась дочь Ириша.
«Пишу охотно как жанры, так и пейзажи, но больше всего влечет меня к портретной живописи», – отмечал художник в автобиографии, опубликованной в 1908 году в журнале «Огонек». Кстати, Кустодиев освоил еще и только набиравшее тогда силу искусство фотографии. На его снимках можно увидеть его любимую жену Юлию, родных и друзей художника, сцены из жизни, множество пейзажей. Несколько лет назад внучка художника Татьяна Кустодиева, искусствовед и хранитель живописи Возрождения в Эрмитаже (ее не стало в нынешнем году на 88-м году жизни), передала эти фотографии в дар дому-музею Кустодиева в Астрахани.
Борис Кустодиев, портрет жены Юлии
И ДРУГ, И МУЗА, И ХРАНИТЕЛЬ
Беды начались в 1907 году, когда от менингита, не прожив и года, умер младший сын Кустодиевых. А сам Борис Михайлович стал жаловаться на боли в руке и мигрень. Через несколько лет у Кустодиева появились первые признаки заболевания спинного мозга, боль в позвоночнике и руке усиливались с каждым днем. Проведенная операция не дала практически никаких результатов.
К 1916 году у Бориса Михайловича развился необратимый паралич нижней части тела. Потребовалась повторная сложнейшая операция. Она длилась около пяти часов, во время нее к жене вышел сам профессор и сообщил: «Подтверждена опухоль спинного мозга, но, чтобы добраться до нее, нужно перерезать нервные окончания. Больной без сознания, поэтому вам решать, что сохранить ему: руки или ноги?»
Юлия, отдавая себе отчет в том, что ее ждет дальше, уверенно ответила: «Оставьте руки. Художник без рук жить не сможет…» Так 38-летний художник оказался обездвиженным. Юлия Евстафьевна стала для него всем – и преданным другом, и музой, и ангелом-хранителем. Рядом с ним всегда была она – его верная и «дорогая Юлик», как называл ее художник, благодаря которой он продолжать жить и творить. А он продолжал творить, причем настолько активно, как никогда раньше… И полотна его были праздничными, яркими, жизнелюбивыми…
Товарищи-художники соорудили для живописца специальный навесной мольберт, на котором подрамник с холстом мог передвигаться в разные стороны. А позже Юлия пересадила мужа в кресло-каталку и научила передвигаться на нем по комнате. Также она придумала приделать к креслу небольшой столик, куда можно было положить краски и другие принадлежности.
«Отец не ошибся в выборе спутницы жизни, она была достойна его… Без ее повседневной помощи и ухода он не мог бы жить, не мог бы работать», – писала позднее дочь художника Ирина. Именно с нее в 1920 году художник начал писать картину, получившую потом название «Русская Венера». Она была как раз в духе кустодиевских женщин – голубоглазая, русоволосая, румяная, легко и непринужденно позировала, что дается не каждому.
Объясняя свой замысел дочери, Борис Михайлович говорил: «Я решил описать большую картину – Венеру, русскую Венеру. Это будешь и ты, и не ты, тип русской женщины. Она не будет лежать обнаженной на темном бархате, как у Гойи, или на лоне природе, как у Джорджоне. Я помещу свою Венеру – ты знаешь куда? – в баню. Тут обнаженность целомудренной русской женщины естественна, закономерна».
Композиция картины получалась, но чем дальше художник работал над полотном, тем все больше чувствовал, что «миловидная строптивость» дочери не годилась ему для образа Русской Венеры. Тут надо было что-то еще, другое. Требовалась другая натурщица, и Кустодиев решил на время отложить свой замысел.
Юлия Прошинская и Борис Кустодиев
МЕЧТЫ НАТУРЩИЦЫ
И вот – удача. Художник Виктор Замирайло познакомил Кустодиева с молодой способной натурщицей из Стрельны Леной Николаевой, которую он писал еще в 1919 году и ласково называл «Патаней». «Борис Михайлович восхитился и очень обрадовался: фигура, осанка, золотистые волосы, лицо – то, что надо, то, что давно мечтал найти для «Русской Венеры». Очень хотелось Кустодиеву воплотить свой замысел. Он начал писать новый портрет», – отмечает историк-краевед Олег Вареник.
Правда, как показалось художнику, на тот момент Лена Николаева, как он сам выразился, была «несколько постновата». Кустодиев нашел деньги и отправил ее из голодного Петрограда на юг, чтобы она там вдоволь наелась фруктами и овощами, набрала необходимую ему комплекцию «вошла в тело», как говорил Борис Михайлович. Когда она вернулась, результат был налицо, но девушка была вся бронзовая от загара, с белыми следами от купальника. Пришлось ждать, когда загар сойдет…
Наверное, многим казалось, что если художник так часто пишет обнаженных моделей, то, уж наверное, между ними и живописцами что-нибудь да и происходило, выходившее за рамки художественного творчества. Искусствовед Аркадий Кудря, автор биографического исследования, посвященного Борису Кустодиеву, отмечает примечательный факт. В 1920-х годах одной из его моделей, Татьяне Чижовой, захотелось, чтобы в литературно-артистических кругах ее считали истинной музой Кустодиева.
Корней Чуковский записал в дневнике: «Таня Чижова на днях показала мне по секрету письмо от Кустодиева. Любовное. На четырех страницах он пишет о ее «загадочных глазах», «хрупкой фигуре» и «тонких изящных руках». Бедный инвалид – выдумал себе идеал и влюбился. А руки у Тани – широкие и пальцы короткие. Потом, идя по Фонтанке… мы встретили жену Кустодиева. Милая, замученная, отдавшая ему всю себя. Голубые глаза, со слезой: “Б. М. заболел инфлюэнцией…”»
«Вероятно, письмо Кустодиева «процитировано» в дневниковой записи в несколько шаржированном виде: «хрупкая фигура» и «тонкие изящные руки» – это и не стиль Кустодиева, и не его идеал женской красоты, – отмечает Аркадий Кудря. – Для Бориса Михайловича это письмо было, скорее всего, лишь формой благодарности модели, работа с которой позволила художнику написать удачный портрет».
Увы, судьба не отмерила художнику долгих лет жизни. Борис Кустодиев умер 26 мая 1927 года от скоротечного воспаления легких, когда ему еще не было и пятидесяти лет. Юлия пережила его на полтора десятка лет и умерла от голода в 1942 году во время блокады Ленинграда.
