В июне 1740 года, по странной иронии – в годовщину Полтавской баталии, на одном из лобных мест Петербурга, Сытном рынке, совершилась публичная казнь обвиненных в государственной измене. На эшафот взошли сподвижник Петра I Артемий Волынский, автор генерального плана Петербурга архитектор Петр Еропкин и советник адмиралтейской конторы Андрей Хрущов.
Артемий Петрович Волынский
СХВАТКА С ПОЭТОМ
Артемий Волынский очень удачно и стремительно начал свою карьеру при Петре. Был зачислен в драгунский полк солдатом, в 1711 был уже ротмистром, участвовал в переговорах о Прутском мире. В 1715 году Петр, ценивший людей за их способности и таланты, назначил Волынского в Персию «в характере посланника» для открытия через Персию удобного торгового пути в Индию. Волынский блистательно выполнил поручение, был произведен в полковники и генерал-адъютанты, назначен губернатором вновь учрежденной Астраханской губернии.
Там он тоже проявил себя умным и энергичным правителем, что еще больше расположило к нему Петра. Правда, была у Волынского беда: он был нечист на руку. Современники упрекали его в вымогательстве и взяточничестве. Но до поры до времени, когда эти пороки не переходили «разумного предела» и не вредили государственным интересам, на эти «мелочи» смотрели сквозь пальцы…
После смерти Петра Волынский лишился мощного покровителя. И хотя Екатерина I назначила Волынского губернатором в Казань и главным начальником над калмыками, вскоре в результате интриг Волынский был отстранен и от той, и другой должности. При Петре II в 1728 году ему снова удалось получить пост губернатора в Казани, где он и пробыл до конца 1730 года.
Затем наступили времена Анны Иоанновны, вошедшие в историю как засилье иностранцев – «бироновщина». Правда, историк Евгений Анисимов отмечает: во времена Петра немцев при русском дворе было гораздо больше, но все шишки почему-то достались Анне Иоанновне…
Казалось бы, и при Анне Иоанновне Артемий Волынский не мог пожаловаться на то, что его не ценят. В 1736 году он был назначен обер-егермейстером, 3 февраля 1738 года – кабинет-министром. Волынский быстро привел в систему дела кабинета, расширил его состав более частым созывом «генеральных собраний», на которые приглашались сенаторы, президенты коллегий и другие сановники; подчинил контролю кабинета военную, адмиралтейскую и иностранную коллегии, до того действовавшие самостоятельно.
В 1739 году он был единственным докладчиком у императрицы по делам кабинета. Однако Волынский, обладавший немалый тщеславием и властолюбием, все время хотел большего. Он сошелся с тайными противниками иностранцев: Еропкиным, Хрущовым и Татищевым, строил планы об исправлении государственных дел.
В схватке с влиятельным вице-канцлером Остерманом Волынский все-таки проиграл: тому удалось навлечь на своего соперника неудовольствие императрицы. Особенно после того, как до императрицы дошли сведения об избиении поэта Тредияковского и слухи о бунтовских речах Волынского.
Случай с Тредиаковским был весьма показательным. Инцидент случился не где-нибудь, а в приемной самого Бирона. Дело обстояло следующим образом: Волынский, зайдя к нему по делам, вдруг увидел среди челобитчиков поэта Тредиаковского, который пришел жаловаться как раз на самого Волынского.
Накануне поздно вечером к Тредиаковскому явился посланный Волынским кадет и потребовал, чтобы тот немедленно шел в Кабинет министров. Как писал позже в своей жалобе Василий Кириллович, «сие объявление… меня привело в великий страх». Его привезли вовсе не в Кабинет, а в Слоновый двор, где готовились к празднику Ледяного дома. Возмущенный обманом, Василий Кириллович с порога стал жаловаться Волынскому на кадета, за что Волынский стал его бить «пред всеми толь немилостиво по обеим щекам и притом всячески браня, что правое мое ухо оглушил, а левый глаз подбил, что он изволил чинить в три или четыре приема».
Теперь же, в приемной Бирона, Волынский снова набросился на Тредиаковского, вытолкал его в шею и приказал ездовому сержанту отвести Тредиаковского под караул, а потом там еще раз поколотил его… Бог с ним, с поэтом, но Бирон увидел в самоуправстве Волынского в своих апартаментах попытку оскорбить его самого!..
ПОКАЗАНИЯ ПОД ПЫТКАМИ
Конфликт с Остерманом привел Волынского к написанию злополучного «петергофского письма», представленного летом 1739 года императрице в Петергофе. Дело в том, что шталмейстеры подали императрице жалобы на злоупотребления Волынского, и тот написал оправдательное письмо, к которому приложил «примечания» – своего рода яркий памфлет на придворных, причем главным объектом сатиры стал Остерман.
Остерман и Бирон представили императрице свои донесения и требовали суда над Волынским. Анна Иоанновна поначалу не соглашалась, и тогда Бирон заявил государыне: «Либо мне быть, либо ему».
На следствии свидетели вспоминали все, что слетало с языка Волынского и что можно было истолковать превратно. «Конфиденты» Волынского на суде, не сговариваясь, утверждали, что выполняли его поручения «боясь Волынского, яко свирепого и жестокого человека».
Целые дни посвящены допросам о «Генеральном проекте», который писал Волынский и обсуждал со своими конфидентами и другими гостями по вечерам. Проект не сохранился, но его основные положения известны из допросов. «Генеральный проект» начинался исторической частью под тем углом зрения, что в прошлом России было много случаев, которые «не допускали внутренние государственные дела порядочно учредить».
По всей видимости, Волынский в своем проекте приходил к выводу, что корень зла русской истории – в ничем не ограниченном самодержавии, хотя при этом он оставался монархистом. Как показали некоторые конфиденты, из уст Волынского часто слышались похвалы аристократическим порядкам Швеции, где с 1720 года была ограничена власть короля.
В результате из «пустой болтовни» следствие состряпало «заговор», устроенный якобы с целью государственного переворота и возведения на трон самого Волынского. Об этом под страшными пытками поведали Хрущов и Еропкин. Однако Волынский и под ударами кнута отвергал это обвинение. Не сознался он в изменнических намерениях и после второй пытки. Он признал себя виновным только лишь во взяточничестве и утаивании казенных денег.
«МИЛОСЕРДИЕ» ИМПЕРАТРИЦЫ
Специально учрежденное для суда «Генеральное собрание» постановило Волынского, как главного зачинщика, посадить на кол, вырезав у него предварительно язык, двух его «конфидентов» – четвертовать, затем отсечь им головы. А также – имения конфисковать и двух дочерей Волынского и сына сослать в вечную ссылку.
Посажение на кол – страшная и мучител ьная казнь, применялась она очень редко, для «особо избранных». В декабре 1718 года в Москве посадили на кол Степана Глебова, обвиненного в блудной связи с первой женой Петра I Евдокией Лопухиной. Приговоренного обрядили в шубу, чтобы он не замерз и не погиб слишком быстро: агония его длилась четырнадцать часов…
Императрица «смягчила» приговор, указав, что Волынскому, Еропкину и Хрущову надо «всего лишь» отсечь головы (а Волынскому еще и правую руку), остальным «конфидентам» сохраняли жизнь, но после наказания кнутом и плетьми они подлежали ссылке.
Казнь была по-средневековому жестокой и беспощадной. Впрочем, давно уже подмечено, что человечество с веками вовсе не становится гуманнее и милосерднее, как бы в это хотели верить философы и просветители…
Волынскому еще в застенке, до того, как привели к эшафоту, отрезали язык. Историк Николай Иванович Костомаров живописал страшные подробности: «По совершении этих операций, Ушаков и Неплюев повели Волынского на казнь. Кровь лилась ручьем из отрезанного языка. Ему устроили повязку – род намордника… Волынский стал лишаться чувств, так что двое служителей втащили его под руки на эшафот».
После окончания экзекуции тела трех казненных на один час оставили на эшафоте, а затем отвезли на Выборгскую сторону, где погребли возле Сампсониевской церкви. В каком точно месте – разумеется, никто не ведал. В конце XIX века на условном месте их захоронения был установлен памятник, сохранившийся по сей день.
Казнь Волынского и его соратников в 1740 г.
«ПРЕЗРЕВ И КАЗНЬЮ, И БИРОНОМ»
Спустя три месяца после казни Волынского и его соратников императрица Анна Иоанновна скончалась. Опять наступили новые времена: Бирон был отстранен от власти и отправлен в вечную ссылку (правда, как оказалось, ненадолго), а вскоре в результате дворцового переворота на русский престол взошла Елизавета Петровна.
Один из фигурантов дела Волынского, бывший вице-президент адмиралтейской коллегии Федор Соймонов, битый кнутом и отправленный на каторжные работы в Сибирь, был помилован уже весной 1741 года. Впоследствии он стал сибирским губернатором и даже дослужился до поста сенатора Российской империи.
Екатерина II, познакомившись с материалами следствия по делу Волынского, пришла к выводу о его полной невиновности. В своем «Завещании» она отметила недопустимость пыток и указала всем своим потомкам изучать дело Волынского как образец антигуманного и противоправного обращения с людьми, обвиненных по ложным доносам и показаниям, полученных у них под жестокими пытками.
Так что государственной измены Артемий Волынский не совершал. Но кем же он был – борцом за справедливость или необузданным властолюбцем, ставшем жертвой своих непомерных амбиций?
Мнения историков сегодня достаточно разноречивые. Это прежде господствовала точка зрения Василия Ключевского, считавшего, что десятилетнее царствование Анны Иоанновны – «одна из мрачных страниц нашей истории, и наиболее темное пятно на ней – сама императрица». Всевластие вороватых временщиков-иностранцев во главе с Бироном, террор в отношении русской элиты, всеобщее воровство и страх…
Нынче историки не столь категоричны. Как отмечает историк Евгений Анисимов, эпоха Анны Иоанновны была целенаправленно оболгана во времена императрицы Елизаветы Петровны, дабы свалить на предшественницу все неудачи своего правления.
«В правление Елизаветы Петровны всеми силами и средствами внушалось, что до нее в России был исключительно страшный и мрачный режим. В XIX веке этот миф подхватил Кондратий Рылеев, а затем Иван Лажечников, написавший свой знаменитый «Ледяной дом». Художественная литература XIX века, описывающая «ужасы бироновщины», в итоге повлияла и на наше восприятие аннинской эпохи», – отмечает Евгений Анисимов.
По мнению историка, истинной целью прожектов Артемия Волынского во многом было тщеславие и желание отодвинуть Бирона от власти. «Изображать его русским патриотом, мужественно боровшимся с немецким засильем, совершенно неправильно. Волынский был, мягко говоря, своеобразным человеком: грубым, честолюбивым и своенравным. Свое стремительное возвышение он воспринял не как результат милости Бирона, перед которым ему до определенного времени приходилось холуйствовать, а как свою личную заслугу. Став кабинет-министром, Волынский слишком много возомнил о себе, слишком рано его обуяла гордыня», – отмечает Анисимов.
Отечественная историография и публицистика первой половины XIX века создала идеализированный образ Волынского как главы патриотической оппозиции в эпоху бироновщины. В своей «Русской истории» писатель Сергей Глинка, которому вообще было свойственно слишком уж идеализировать все национально-русское, назвал Волынского «первым другом отечества и усердным служителем престола». А декабрист Кондратий Рылеев воспел гибель Волынского в думах «Волынский» и «Видение Анны Иоанновны». В них говорилось, что Артемий Петрович, «презрев и казнью и Бироном», дерзнул «Всю правду высказать пред троном // Открыл царице корень зла // Любимца гордого пороки // Его ужасные дела».
С тех пор и пошло восприятие Волынского как гражданина и романтического героя, отдавшего жизнь за Отечество.
