Суровый литературный критик, поэт, публицист Николай Добролюбов, известный всем со школьной скамьи как автор «Луча света в темном царстве», не особенно ассоциируется с романтическими отношениями. Писатель Иван Тургенев даже называл Добролюбова «змеей очковой» за язвительность и сухость. Однако на самом деле тот был человеком влюбчивым, и предложение руки и сердца делал не раз. А в Италии, где Добролюбов провел последние месяцы своей жизни, он влюбился в прелестную сицилийскую барышню, сделал ей предложение и подумывал навсегда остаться там... Наш собеседник историк Михаил ТАЛАЛАЙ, сотрудник Института всеобщей истории РАН, изучил и опубликовал письма «невесты» и ее сестры, вкупе с полным итальянским корпусом текстов Добролюбова.
Коллаж Ирины МАКСИМЕНКО
— Михаил Григорьевич, а почему Добролюбов оказался именно в Италии?
— Он поехал в Рим и Неаполь лечиться от мучившей его чахотки. Что же касается Италии, то она привлекала его с давних пор. Добролюбов был полиглотом, хорошо знал латинский и немного — итальянский языки, глубоко интересовался итальянской культурой и историей и культурой Древнего Рима.
Добролюбов пробыл в Италии с декабря 1860 года по июль 1861-го. Посетил Флоренцию, Рим, Милан, Неаполь, Мессину... И совершенно не ожидал, что найдет в Италии любовь, превратившись в пылкого и нежного возлюбленного.
Однако мечта молодого человека — Николаю Александровичу было всего 25 лет — о создании семьи потерпела крах, и по возвращении в Россию он нашел преждевременную смерть от чахотки. Сюжет со сватовством в Италии не вписывался в образ «сурового критика», мученика-героя, и составители некролога из редакции «Современника», написав было фразу о матримониальных чаяниях Добролюбова, сами же ее и вычеркнули.
История эта породила и «черную легенду», не находящую подтверждения в документах: якобы родители девушки, неприятно впечатленные болезненным обликом претендента на ее руку, заставили юношу пройти медицинский осмотр, в результате которого ему был объявлен смертный приговор, — и он тут же поспешил на родину, чтобы попрощаться с родными и друзьями…
Однако никто прежде не изучил письма от сестры этой девушки, с милой припиской самой «невесты». Они хранятся в Рукописном отделе Института русской литературы РАН и до недавнего времени не были известны широкой публике. Однако именно они формируют цельную картину сватовства, полностью опровергая «черную легенду».
— И как же все было?
— В мае 1861 года, будучи в Неаполе, Добролюбов встретил прелестную «мессинскую барышню» с редким романтическим именем Ильдегонда, поразившую его воображение. Встреча произошла в археологической зоне в Помпеях, которую обязательно осматривали (и делают это до сих пор) все посетители Южной Италии.
Сам Добролюбов писал в одном из писем: «Ездил я недавно в Помпею и влюбился там... в одну мессинскую барышню, которая теперь во Флоренции, а недели через две вернется в Мессину... но я — признаться вам — струсил и даже в Мессине, вероятно, не буду отыскивать помпейскую незнакомку, хотя отец ее и дал мне свой адрес и очень радушно приглашал к себе».
Познакомившись во время экскурсии, молодые люди, вероятно, увлеклись беседой: русский путешественник, вне сомнения, смог поразить девушку своим культурным багажом и знанием итальянской истории — что он с блеском демонстрирует и в своих итальянских очерках.
Можно предположить, что именно «мессинской барышне» посвящено одно из добролюбовских стихотворений того периода, поскольку обстоятельства знакомства Добролюбова с Ильдегондой Фиокки были, с одной стороны, случайны, а с другой стороны — романтичны: «Увидал я ее на гуляньи // И, обычную робость забыв, // Подошел, стал просить о свиданьи, // Был настойчив, любезен и жив».
Очаровательную новую знакомую в поездке сопровождал отец, синьор Фиокки: одной незамужняя барышня путешествовать не могла. Из публикуемых ниже писем мы узнаем, что у нее были две старшие сестры, обе замужние: София и Энрикетта.
Вне сомнения, Николай и Ильдегонда после Помпей стали встречаться в Неаполе, конечно, в присутствии отца девушки. Скорей всего, Добролюбов изъяснялся на ломаном итальянском: за полгода погружения в лингвистическую среду, с его блестящими способностями и при глубоком знакомстве с латынью, он мог на базе отменного французского структурировать итальянский. Кроме того, в текстах сестер не встречается никаких галлицизмов, да и София прямо призывает Николая Александровича подучить итальянский язык.
Мы не знаем точного возраста «мессинской барышни», однако можно предположить, что ей было около 18–20 лет: с одной стороны, она уже работала, как взрослая, на сезонной работе – шелкопрядстве, с другой стороны, еще не строила планов о замужестве, как пишет София.
Взаимное влечение углублялось, русский юноша понравился и синьору Фиокки, который, выдав двух дочерей замуж, явно подумывал о партии для своей младшей дочери. Добролюбов даже получил от него приглашение проведать семью в Мессине, когда все вернутся из поездки на север Италии. Но этого не произошло.
Тем временем влюбленный Добролюбов решил сделать предложение и 22 мая отправил официальное письмо родным барышни. К тому времени относится и фотопортрет, сделанный в ателье Жана Грийе. Скорее всего, Добролюбов намеревался передать его Ильдегонде и членам ее семьи, с которыми еще не был знаком. Для портрета было избрано лучшее фотоателье в Неаполе, принадлежавшее французу-эмигранту. Грийе был известен своими снимками Помпей: у Добролюбова, наверняка, была возможность выбора заднего плана и, снявшись на «фоне» Везувия, он тонко намекнул на место знакомства с девушкой…
— Куда и кому он отправил брачное предложение?
— Самой Ильдегонде, согласно этикету, он не мог его направить: предложение должен был получить отец или кто-то из мужчин — членов семейства. Добролюбов в итоге послал свое предложение на адрес Энрикетты, вероятно, самой старшей из сестер.
По всей видимости, синьор Фиокки был небогатым. Его дочери явно не получили хорошего образования: эпистолярный стиль Софии и Ильдегонды не отличается изяществом и даже коряв. Фиокки не принадлежали к дворянскому сословию: сицилийские дворяне были весьма щепетильны в своих связях, и разночинец из России вряд ли мог рассчитывать на партию среди дворянок из Мессины.
Брачное предложение Добролюбова пришло в Ломбардию к Энрикетте, в то время как Ильдегонда находилась в другом месте, в селении Страделла, недалеко от границы с Пьемонтом. Энрикетта собиралась к Ильдегонде, но София забрала послание, так как вроде бы сама планировала ехать в Страделлу, да она была и душевно более близка к младшей сестре.
Однако София допустила досадную паузу, и из-за вынужденной задержки в Милане не передала предложение от Добролюбова сразу. В итоге Ильдегонда узнала о нем много позже, чем могла, но тотчас же благожелательно ответила — согласно этикету, через сестру, добавляя собственноручную милую приписку. Содержание ответа было следующим: русский «жених» ей симпатичен, ее сердце свободно, надо познакомиться поближе и развеять возможные сомнения.
Цитирую дословно отрывок из письма: «Приношу искренние извинения за задержку, которая произошла не по моей вине. Я сделала так, чтобы Ильдегонда все-таки высказалась, ведь у нас доверительные отношения, и она мне сказала, что ее сердце свободно и что господин Николай ей не антипатичен. Напротив, он ей очень нравится.
Однако Ильдегонда очень молода, и она понимает, что, когда девушка делает такой важный шаг в жизни, необходимо, чтобы молодые люди сначала хорошо узнали друг друга, так как повсюду — несчастливые браки, чего ни Ильдегонда, ни мы не хотим. Поэтому вы поймете наши раздумья, ведь мы в семье заботимся друг о друге, а особенно — Ильдегонда, которая так добра.
С нашей стороны мы сказали всё в Вашу пользу, как того заслуживает Ваше доброе сердце. Вы же должны всё взвесить, потому что Ильдегонда — не барыня, она бедная девушка, у нее нет профессии, она лишь любимая дочь семейства, которая может сделать счастливым мужчину. Мы надеемся, что когда вы вернетесь, вы будете хорошо понимать по-итальянски, чтобы вам было легче общаться»…
— Добролюбов получил это письмо?
— Получил, но прежде чем это случилось, прошло довольно много времени. Он томился неизвестностью в Неаполе, но так и не дождался ответа. Вслед за предложением он отправил «невесте» в подарок поэму «Ильдегонда» Томмазо Гросси. Нет сомнения, что девушку назвали именно в честь героини этой популярной тогда поэмы, и Добролюбов, наверное, отождествлял себя с рыцарем, который вызволяет невесту из монастырской тюрьмы…
Писал Добролюбов и в Россию — спрашивая одобрения у своего соратника Николая Чернышевского на брак с иностранкой и на тихую семейную жизнь в каком-нибудь уголке Италии: «Если бы я в самом деле женился за границей, то как вы думаете: смог ли бы я устроиться с семьею сколько-нибудь толково?». Тот ответил молчанием, вероятно, недовольный такой перспективой для журнала «Современник», грозившей утратой всецелой занятости в нем блестящего сотрудника.
— То есть общественное служение своего соратника Чернышевский явно ставил выше его личного счастья?
— Конечно, как и для себя самого… Добролюбов написал соратнику еще одно письмо, в котором были такие строки: «Я решался в то время отказаться от будущих великих подвигов на поприще российской словесности и ограничиться, пока не выучусь другому ремеслу, несколькими статьями в год и скромною жизнью в семейном уединении в одном из уголков Италии».
Снова не получив ответа, Добролюбов бросил реплику: «Ваше упорство не отвечать мне на мои вопросы отняло у меня возможность действовать решительно, и предположения мои расстроились и, может быть, навсегда»…
В итоге между отправкой брачного предложения и получением ответа прошло немало времени. Думается, что в этот период Добролюбов охладел к своей затее, оценив все практические сложности брака с иностранкой из скромной семьи, да еще при языковом барьере. Вероятно, первоначальное очарование сменилось мыслями о том, что он, в действительности, ничего не знает об этой молодой женщине. Конечно, он думал и о своем общественном служении публициста.
Несмотря на то, что семья Фиокки и сама Ильдегонда отнюдь не отталкивали его, он стал трактовать их ответ как отказ, написав стихотворение с грустными строками: «Зачем меня отвергла ты, // Одна, с кем мог быть я счастливым, — // Одна, чьи милые черты // Ношу я в сердце горделивом? // А впрочем, может, — как решить? – // За то лишь суетной душою // И не могу тебя забыть, // Что был отвергнут я тобою?».
В итоге, в атмосфере полной неопределенности, Николай Александрович решил вернуться в Петербург.
— Но ведь отказа от возлюбленной не было?
— Не было, это подтверждает и второе письмо Софии, отправленное вслед за первым. Ответа от Добролюбова не приходило, и София, вне сомнения, по настоянию Ильдегонды, написала ему снова, еще более открыто подтверждая симпатию, интерес и будущие перспективы. Теперь Ильдегонда просила у Николая его адрес, так как хотела писать будущему жениху напрямую, в обход этикета, подчеркивая, впрочем, свои, столь понятные, сомнения насчет вынужденной разлуки с отчим домом и Италией, которые она готова была развеять…
Между тем долгий путь на родину у Добролюбова сопровождался окончательной убежденностью отдать себя полному служению «общему делу». В своем последнем стихотворении он, не без внутренней горечи, сравнивает эту свою жизненную миссию в России, в Петербурге, с «заколдованным кругом», который не могут порвать никакие чужеземные прелести (перечисляется Франция, Италия, Швейцария, Турция).
В одном из свих писем отказ от личной, семейной жизни Добролюбов сравнивает с «Курциевым подвигом», отсылая к римскому герою, который бросился в пропасть ради спасения родного города…
Второе письмо от Софии Добролюбов получил уже в Петербурге. Добролюбов его прочитал (конверт вскрыт), но, при сильном ухудшении здоровья и окончательном отказе от идеи женитьбы, вряд ли стал отвечать. Через два месяца его не стало.
Что же касается судьбы Ильдегонды, то, несмотря на мои кропотливые поиски, ничего выяснить не удалось. Скорее всего, симпатичной барышне подыскали партию среди соотечественников. Она взяла фамилию мужа и растворилась в океане народной жизни...
Добавлю, что мои поиски и работа над книгой «Дети Везувия» проходила в тесном и дружеском сотрудничестве с Государственным литературно-мемориальным музеем Добролюбова в Нижнем Новгороде, в особенности с заместителем его директора по научной работе Галиной Алексеевной Дмитриевской.
