Картина Василия Сурикова «Утро стрелецкой казни», написанная в 1881 году, знакома, наверное, всем со школьной скамьи. Событие, действительно, было страшное, ужасающее, катастрофическое. Подобные массовые жестокие расправы в России случались прежде лишь во времена опричнины Ивана Грозного… После Стрелецкого бунта конца XVII века слово «стрелец» стало символом измены. Назвать верноподданного «стрельцом» означало оскорбить его и заподозрить в государственной измене.
Рисунок, иллюстрирующий казнь стрельцов (из дневника немецкого дипломата Иоганна Корба).
Репродукция. Фото автора
СОПЕРНИЧЕСТВО РОДОВ
«Бунт – тяжкое государственное преступление – был тесно связан с изменой. Бунт всегда являлся изменой, а измена включала в себя и бунт. Конкретно же «бунт» понимался как «возмущение», восстание, вооруженное выступление, мятеж с целью свержения существующей власти государя, сопротивление и неподчинение верховной власти», – отмечает историк Евгений Анисимов, знаток петровской эпохи.
Само слово «бунт» было таким же запретным в XVIII веке, как и слово «измена». Сказавшего это слово обязательно арестовывали и допрашивали. «Бунтовщиками» считались восставшие в 1705 году астраханцы, Кондратий Булавин и его сообщники – в 1707–1708 годах, Мазепа с казаками – в 1708 году. Наказания за бунт следовали самые суровые. Около двух тысяч стрельцов казнили в 1698 году по единственному определению Петра I: «А смерти они достойны и за одну противность, что забунтовали и бились против большого полка».
Но началось все шестнадцатью годами ранее. После кончины в апреле 1682 года царя Федора Алексеевича новым царем был провозглашен его младший брат Петр, что вызвало недовольство придворной партии Милославских, связанных с неспособным к управлению царевичем Иоанном.
Смена власти проходила на фоне резкого недовольства московских стрельцов злоупотреблениями их начальников. Слухи и интриги вызвали бунт стрелецкого гарнизона Москвы 15–17 мая 1682 года.
Все это происходило на фоне борьбы за власть двух соперничающих родов, Милославских и Нарышкиных, родственников первой и второй жен покойного государя Алексея Михайловича. Царем, в обход старшего брата, 16-летнего Ивана Алексеевича, был провозглашен десятилетний Петр, младший сын царя Алексея Михайловича от Нарышкиной.
Возбужденные слухами о том, что Нарышкины задушили царевича Ивана, стрельцы, возглавляемые начальником стрелецкого приказа князем Хованским, со знаменами и пушками двинулись к царскому дворцу. На крыльце их встретили боярин Матвеев, другие бояре и патриарх Иоаким, которые вывели им Ивана и Петра. Матвеев и патриарх стали уговаривать толпу разойтись. Им почти удалось успокоить бунтовщиков, если бы не князь Долгорукий, который стал угрожать стрельцам и приказал им возвращаться в свои слободы.
Разъяренные стрельцы сбросили его с крыльца и изрубили бердышами. Затем толпа мятежников расправилась с Матвеевым, после чего ворвалась во дворец, разыскивая и убивая Нарышкиных. В последующие три дня в Москве повстанцы казнили многих руководителей приказов и видных военачальников…
В результате Земский собор под давлением стрельцов утвердил по старшинству первым царем Ивана V, сына Алексея Михайловича от брака с Милославской, вторым – Петра I. Но фактически управлять страной стала царевна Софья – на правах регента над несовершеннолетними царями. Ситуация «многовластия» не могла продолжаться очень долго. Несовершеннолетние цари подрастали, и было понятно, что вопрос о власти должен был каким-то образом решиться.
Режим правления Софьи Алексеевны при номинальном царствовании Петра I и Ивана V, установленный в результате стрелецкого бунта, продлился семь лет, до сентября 1689 года, когда Софья была отстранена от власти. Но точка в борьбе за власть не была поставлена.
Стрелецкий дозор у Ильинских ворот в старой Москве. Картина художника Андрея Рябушкина.
Репродукция. Фото автора
ГОСУДАРЬ НА ЧУЖОЙ СТОРОНЕ!
В 1697 году Петр Алексеевич отправился за границу – речь о знаменитом Великом посольстве. Поездка была длительной, а долгое отсутствие в стране правителя нередко приводит к потрясениям. Так произошло и теперь. Пока царь был далеко, в июле 1698 года в России начался бунт. Несколько тысяч московских стрельцов, находившихся на польской границе, сместили своих начальников и направились к Москве.
Исследователи считают причинами бунта тяготы военных походов, скудность жалования, оторванность от семей, назначение иностранных офицеров на высшие военные должности. Однако уже потом, под адскими пытками, стрельцы признавались, что хотели возвести на престол царевну Софью и расправиться с боярами и иноземцами.
Судьба царской власти висела на волоске. Возможно, Петр задержался бы еще за границей, но стрелецкий мятеж заставил его покинуть столь приглянувшуюся ему Европу и мчаться в «варварскую» Московию. Впоследствии в составленном бароном Гюйссеном «Журнале государя Петра I» стрельцы «по своеволию» были сравнены с древнеримскими преторианцами и турецкими янычарами.
«…Петр, осмотрев все замечательное в Вене, съездив в местечко Баден и в Пресбург, собрался уже в Венецию, как почта привезла письма из Москвы: Ромодановский писал, что стрельцы взбунтовались и идут к Москве. Вместо Венеции Петр отправился в Россию», – сообщал историк Сергей Соловьев.
По его словам, многие русские люди были тогда в недоумении: мол, царь явно сложился с «немцами» (сиречь иноземцами) и уехал к ним за границу. Что там с ним делается неизвестно… Государь-то на чужой стороне, а что без него в Москве делается!
«Возвращение Петра I было поспешным – он ехал день и ночь без сна и отдыха, – отмечает Евгений Анисимов. – Тем временем генерал Гордон с верными правительству войсками и артиллерией встретил мятежников под Новым Иерусалимом, у стен Воскресенского монастыря. После часового боя стрельцы бежали, последовали аресты и скорая казнь предводителей. Приехав в Москву, Петр начал расследование бунта, стремясь добраться до его истоков, установить возможную связь стрельцов с царевной Софьей и ее людьми. Для этого были основания – мятежники, пользуясь отсутствием царя в России, намеревались вернуть власть опальной царевне».
Современники вспоминали, что никогда прежде не видели Петра Алексеевича таким беспощадным и жестоким. Петр сам участвовал в допросах и пытках стрельцов, руководил их массовыми публичными казнями, причем заставлял своих сподвижников собственноручно рубить приговоренным стрельцам головы. Всего по Москве и ее окрестностям казнили более двух тысяч человек, причем большинство – без суда и следствия.
30 сентября 1698 года состоялась первая казнь. «Стрельцов, числом 201 человек, повезли из Преображенского в телегах к Покровским воротам; в каждой телеге сидело по двое и держали в руке по зажженной свече; за телегами бежали жены, матери, дети со страшными криками. У Покровских ворот в присутствии самого царя прочитана была сказка: «В распросе и с пыток все сказали, что было придтить к Москве, и на Москве, учиня бунт, бояр побить и Немецкую слободу разорить, и немцев побить, и чернь возмутить, всеми четыре полки ведали и умышляли. И за то ваше воровство указал великий государь казнить смертию»«, – указывал Сергей Соловьев.
ДУНЯ НЕ ПАРА ПЕТРУ
«Показательную жестокость царя можно объяснить его ненавистью к прошлому, которое вдруг проявило себя в мятеже стрельцов, – считает Евгений Анисимов. – Очевидно, что в это время он испытывал напряжение и страх. Пытки и казни перемежались грандиозными попойками, которые устраивал Петр и его окружение, что придавало всему происходившему особую зловещую мрачность, напоминавшую о страшных временах опричнины Ивана Грозного».
Особенно царь гневался на своих сестер Софью и Марфу. По признаниям стрельцов, бывшая правительница участвовала в заговоре, через служанок и родственников получала от заговорщиков записки, запеченные в «стряпне» – в пирогах, и отвечала им. Петр лично допрашивал Софью и Марфу, но подвергнуть их пытке все же не решился. Однако «комнатным женщинам» царевен пришлось в полной мере испытать гнев царя: их жестоко пытали, а одна, будучи беременной, родила во время страшной пытки.
В итоге Софья была пострижена в монахини под именем Сусанна, фактически заточена в Новодевичий монастырь и умерла там в 1704 году. Другую сестру Петра, Марфу, постригли в монахини под именем старицы Маргариты и заточили в Успенский монастырь в Александровской слободе. Там она и скончалась в 1707 году.
Жестокими массовыми расправами Петр I стремился ликвидировать все корни сопротивления ему. Более того, вернувшись в Москву, царь велел остричь бороды ближним боярам и предписал всем дворянам переодеться в европейские одежды. Этим символическим действием он начал свои реформы, ибо борьба с бородой была не просто капризом царя: без бороды – наш, свой, с бородой – чужой, враг…
Тогда же Петр разорвал все отношения со своей женой – царицей Евдокией. Еще из Лондона Петр распорядился, чтобы опостылевшую ему Евдокию склонили к добровольному пострижению – только так можно было с ней развестись. По возвращению в Москву царь узнал, что указ его еще не выполнен, а царица до сих пор еще в Кремлевском дворце. Царь несколько часов уговаривал супругу уйти в монастырь, но та отказывалась. Тогда сына Петра, царевича Алексея, отобрали у матери и перевезли в Преображенское к сестре Петра царевне Наталье Алексеевне, а Евдокию отвезли в суздальский Покровский монастырь.
Брак Петра и Евдокии Лопухиной продолжался почти десять лет. В 1689 году родные 17-летнего царя Петра I, без особого его согласия, «оженили» его на 20-летней девице Евдокии Федоровне Лопухиной.
«Дуня была явно не пара Петру, – уверен Евгений Анисимов. – Они жили как будто в разное время, в разных веках: Петр жил и чувствовал себя в европейском XVIII веке с его свободой, открытостью, прагматизмом, а Дуня, воспитанная традиционно, оставалась в русском XVII веке, требовавшем от женщины следования обычаям терема, предписаниям Домостроя… Да и характерами супруги не сошлись. Порывистость, бесцеремонность, эгоизм Петра сталкивались с упрямством и недовольством Дуни – особы самолюбивой и строптивой, которая не принимала образ жизни своего непоседливого мужа. Пропасть между супругами с годами все углублялась, особенно после появления в жизни Петра Анны Монс».
Петр мечтал о другой жизни – с дочерью немецкого виноторговца из Немецкой слободы Анной Монс, с которой его познакомил Лефорт. Впоследствии Петр даже намеревался жениться на ней официально, если бы в 1702 году неожиданно не обнаружил, что она неверна ему. Причем все решил случай: любовная переписка с Анной Монс была найдена в документах утонувшего под Шлиссельбургом саксонского дипломата Кенигсека. После этого Анна на долгие годы была посажена под домашний арест, затем она вышла замуж за прусского посланника…
В том же 1702 году в плен к русским, осаждавшим в августе 1702 года шведскую крепость Мариенбург (ныне Алуксне), попала Марта Скавронская – будущая возлюбленная Петра, ставшая его законной женой, императрицей Екатериной I.
А БЫЛА ЛИ ИЗМЕНА?
Возвращаясь к стрелецкому бунту… А был ли, действительно, заговор, государственная измена? Современный историк Андрей Богданов приводит свидетельства датского представителя Генриха Бутенанта, служившего в Москве с 1679 до 1698 год. На пике восстания он оказался в Кремле, общался со стрельцами, вынужден был посетить царский дворец и переговорить с руководством Посольского приказа.
В донесениях от 17 и 19 мая, вошедших в его «Правдивое известие», изданное в XIX веке историком Николаем Устряловым, а также в письмах из Москвы и Архангельска, он подробно описал события в Москве. И не нашел в действиях восставших следов придворной интриги.
«А в знании московской обстановки, между тем, Бутенанту можно доверять. Он с детства жил в России, стал здесь крупнейшим промышленником, был лично знаком со всеми видными политическими деятелями и администраторами со времен Алексей Михайловича до Петра I», – отмечает Андрей Богданов.
Не нашел в выступлении стрельцов следов придворных интриг и датский посол Гильдебрандт фон Горн, в предыдущих миссиях изучивший русский язык и заслуживший симпатию царя Федора Алексеевича.
Следуя за источниками, современные историки делятся на два лагеря: одни считают, что заговора не было, и казнь стрельцов нужна была Петру для устрашения и упрочения своей власти. Другие уверены, что заговор был, и признают правоту царя, но не могут принять его крайней жестокости.
