Нигилист Сергей Нечаев, автор «Катехизиса революционера», руководитель тайной организации «Народная расправа», согласно которому нравственным объявлялось все, что на пользу революции, был человеком настолько ярким, что даже находясь в заключении в секретном Алексеевском равелине Петропавловской крепости, сумел расположить к себе нескольких охранников и начал готовить побег. Вполне возможно, что он бы ему удался. Если бы не предательство «брата по темнице» Льва Мирского, которого он считал своим соратником!…
Хотел стать героем
Нечаеву даже удалось передать записку на волю, причем с помощью охраны. Революционерка Вера Фигнер вспоминала: «Удивительное впечатление производило это письмо: исчезло все, темным пятном лежавшее на личности Нечаева — пролитая кровь невинного, денежные вымогательства, добывание компрометирующих документов с целью шантажа, все, что развертывалось под девизом „цель оправдывает средства“, вся та ложь, которая окутывала революционный образ Нечаева… Когда на собрании Комитета было прочтено обращение Нечаева, с необыкновенным душевным подъемом все мы сказали: „Надо освободить!“»…
Однако тогда все силы Исполнительного комитета «Народной воли» были направлены на то, чтобы организовать покушение на царя, и освобождение Нечаева из заключения отложили на потом.
А кто же такой Лев Мирский? Бывший студент Императорской Медико-Хирургической академии, он был арестован в 1878 году в Киеве, потом переведен в Петропавловскую крепость, а в начале следующего года освобожден на поруки известного столичного адвоката Евгения Утина. Именно тогда Мирский задумал наказать шефа жандармов Александра Дрентельна. Того назначили на этот пост после Мезенцева, которого заколол кинжалом революционер Степняк-Кравчинский.
«Выйдя из крепости, я был возмущен как всем тем, что предпринималось против… учащейся молодежи, — вспоминал Мирский. — Высылки целыми массами в Сибирь молодых людей, студенческая история здесь в Петербурге в конце прошлого года, когда студентов казаки били нагайками, и кроме того, слишком стеснительное содержание заключенных в тюрьмах лиц, принадлежащих к социально-революционной партии, — все это возмутило меня как против подобного порядка вещей вообще, так и против личности Шефа Жандармов, которого я считал главным виновником этих явлений».
Наблюдение за проездами Дрентельна по Петербургу Мирский осуществлял вместе с народовольцами Александром Михайловым и Николаем Морозовым. Мирский изображал светского хлыща, безмятежно гарцевавшего на лошади по главным улицам столицы.
Впоследствии Николай Морозов описывал Мирского как красивого молодого человека с изящными, аристократическими манерами, чрезвычайно смелого и решительного, идейного и героического по натуре. Он, двадцатилетний сын польского шляхтича, был влюблен в очень хорошенькую девятнадцатилетнюю девушку с тонкой талией, изнеженную, по имени Лилиан де Шатобрен. Морозов и Михайлов навестили ее и по обстановке комнат убедились в ее аристократических связях, а по разговору с нею — в ее аристократических изысках. По словам Николая Морозова, именно Лилиан де Шатобрен (на самом деле это был ее псевдоним) была одним из мотивов, толкнувших Мирского на покушение. Он боготворил ее, а она восторгалась Степняком-Кравчинским. Мирскому ничего не оставалась, как стремиться подражать ему…
13 марта 1879 года Мирский решил, наконец, привести в исполнении свой злодейский план. Генерал ехал в карете по Лебяжьему каналу. Мирский, в костюме спортсмена, скакавший во весь опор на прекрасной английской кобыле, нагнал карету и выстрелил через стекло. Он промахнулся, генерал остался цел и невредим и погнал своих лошадей в погоню за удалявшимся всадником. Однако Мирский очень ловко скрылся от погони.
Полиция не смогла его задержать, и он скрылся и бежал на юг. В Таганроге вел пропаганду среди военных, был схвачен, оказал вооруженное сопротивление при аресте. Его приговорили к смертной казни. Мирский подал прошение о помиловании, и казнь ему заменили бессрочной каторгой.
Секретный дом Алексеевского равелина, из которого было два пути: смерть или дом умалишенных. Мирский вышел оттуда на каторгу
Упавший духом
Еще находясь в Трубецком бастионе, Мирский, узнав о смягчении приговора, в тот же день поспешил написать коменданту крепости Майделю: «Мне дарована жизнь, но жизнь, которая должна служить наказанием. Что меня ждет впереди — я определенно не знаю. Но безнадежность, безысходность моего горя лежат в самой сущности назначенного мне наказания («…без срока»). Молодость, обилие жизненных сил, жажда и любовь к жизни — все это вещи, которые на каждом шагу будут заявлять свои законные требования, как бы я ни старался подавить их голос, как бы ни желал переносить все терпеливо, безропотно, спокойно…».
28 ноября 1879 году Мирский был заключен в камеру № 1 Секретного дома Алексеевского равелина Петропавловской крепости.
«Мирский, говорят, упал духом и сознался в покушении 13 марта на жизнь шефа, просит пощады и делает разные признания, — сообщал своим товарищам по «Народной воле» Николай Клеточников, который был внедрен в ведавшее политическим сыском Третье отделение. — Так он сознался, что укрывался у Семенских, сперва в городской их квартире, а потом в имении Семенской. Оказывается, что агенты (Янов и Полеводин), ездившие туда, приняли Мирского за Узембло и, не признав его, выпустили из рук. Ездили же они вследствие сообщения Рачковского. Теперь, значит, Семенским, укрывавшим Мирского, Верещагину, ездившему для предупреждения его об опасности, и соседям Семенской по имению Сухову, Певцову, Любовицкому и Широбокову, принимавшим Мирского и посещавшим его, будет очень плохо»…
В том же Алексеевском равелине содержался Сергей Нечаев, создатель «Народной расправы». Убедившись в том, что Мирский есть тот самый террорист, стрелявший в Дрентельна, а не полицейский агент, Нечаев попытался отнестись к нему как к соратнику по борьбе и попросил его помочь связаться с волей. План, задуманный Нечаевым, был совершенно фантастическим: он планировал не только выбраться на свободу, но и хотел, когда вся царская фамилия должна присутствовать в Петропавловском соборе, овладеть крепостью и собором, заключить в тюрьму царя и провозгласить царем наследника…
Как отмечал историк Феликс Лурье, Мирский был «революционером по склонности к романтическим эффектам», революционером подъема, а не заката освободительного движения, он любил гарцевать на красивой породистой лошади, любил роскошь, любил вызывать восхищение и восторг. Эти черты его характера безмерно отягощали пребывание в абсолютном одиночестве равелинного заключения, делали жизнь невыносимой. Но что-то в нем все же сопротивлялось подлости — выдержать ему удалось около двух лет».
Однако в ноябре 1881 года новый комендант Петропавловской крепости Иван Ганецкий — боевой генерал, прославившийся при осаде Плевны, — получил донос от Мирского, что Нечаев готовит побег и «развращает» в свою пользу стражников.
Шеф жандармов Александр Дрентельн. В 1889 году он скончался в Киеве от апоплексического удара, упав с лошади на смотре. На этом месте установили памятник, который был разрушен в 1919 году
За мелкие житейские поблажки
«Мирского нельзя назвать негодяем типа Сергея Дегаева, готового с легкостью предать кого угодно и за что угодно, — отмечал Феликс Лурье. — Он никого не предал в первый свой арест, во время следствия о покушении на Дрентельна Мирский выдал Семенских, прятавших его в своей петербургской квартире и валдайском имении, выдал Верещагина, ездившего в это имение предупредить беглеца об опасности, но никого из активных землевольцев он не назвал, предательство давалось ему нелегко. Но вот Мирский оказался в Секретном доме Алексеевского равелина.
Первый год прошел в надеждах, обсуждениях планов, в интенсивной переписке с Нечаевым, вероятно, волевой опытный сосед чем-то его обнадежил… Умер Майдель, новый комендант не оставлял надежд на смягчение режима, наоборот, усилились строгости в отношении стражи, что сразу же почувствовали узники… Неутешительные вести доносились из-за стен равелина — партия «Народная воля» потеряла около двух третьих своего состава, и Мирский понял, что от нечаевских планов все более веет фантастикой, мечтания лопнули. Надеяться оставалось не на что, и он предал».
Дело, если верить мемуаристу Евгению Феоктистову, обстояло следующим образом: однажды, осматривая камеры заключенных, комендант крепости Ганецкий зашел к Мирскому. Тот улучил минуту, чтобы сунуть ему в руку бумажку: это была записка, извещающая его, что политические арестанты составили план бежать, что им удалось склонить на свою сторону многих солдат крепостной стражи, что все уже готово к побегу, что они предлагали Мирскому присоединиться к ним, но он предпочел довести о всем этом до сведения коменданта.
Получив записку Мирского, Ганецкий тотчас же распорядился усилить охрану подступов к Секретному дому. За Васильевскими воротами, через которые попадали в Алексеевский равелин, был поставлен усиленный наряд часовых Трубецкого бастиона.
«Мирский предал Нечаева за мелкие житейские поблажки, — указывал Павел Щеголев, историк революционного движения. — По доносам Мирского среди тюремщиков были произведены аресты. Многих из солдат царский суд осудил в дисциплинарные батальоны».
Что же получил Мирский в награду за предательство Нечаева? По крайней мере, улучшенную пищу и право чтения книг. Правда, «исключительные условия» не спасли его от цинги…
23 июня 1883 года последовало высочайшее соизволение отправить Мирского для дальнейшего отбывания наказания в Сибирь, на каторгу. За время с 1866 года это был первый случай, когда заключенный был куда-то перевезен из стен равелина. Обычно заточенные или здесь умирали, или же отсюда переводились в больницу для умалишенных.
В 1895 году Мирского отпустили из каторги на поселение. Прошлые дела стали забываться, он снова примкнул к революционному движению.
Наступила первая русская революция, и Мирский едва не был расстрелян карательной экспедицией генерала Ренненкампфа. Обвинительный акт от 26 февраля 1906 года гласил: «Крестьянин Забайкальской области, Верхнеудинского уезда, из ссыльных, Лев Филиппович Мирский [обвиняется] в том, что, принадлежа к боевой революционной партии, он путем печатания статей, призывал население к низвержению царствующего императора с престола и к насильственному посягательству на изменение существующего в России государственного строя. Сотрудничал в революционной газете «Верхнеудинский Листок», организовал противоправительственные манифестации и на митингах произносил публично речи, призывая насильственно лишить монарха его власти верховной».
Позднее приговор был заменён бессрочными каторжными работами. Выйдя на поселение, Мирский вернулся в Верхнеудинск. А тут уже грянула Февральская революция. Казалось бы, прошедший каторгу Мирский должен был стать народным героем, но всплыли документы, свидетельствовавшие о его неблаговидной роли в разгроме «Народной воли».
Возможно, если бы он жил в Петрограде или в Москве, то встал бы вопрос о его ответственности. Но он был очень далеко, отделенный от столиц фронтами Гражданской войны. Историкам даже не известна точная дата его смерти: он умер в Верхнеудинске то ли в 1919-м, то ли в 1920 году.
