В советской юридической практике употреблялся термин «казус Прокофьева». Связано это было с тем, что композитор Сергей Прокофьев, не разводясь с первой женой, женился на другой. Тогдашние советские законы позволяли ему это сделать, поскольку первый брак был заключен за границей. Однако затем в результате судебного разбирательства оба брака были признаны действительными. В результате после смерти композитора остались его две законные наследницы.
СРЕДИЗЕМНОМОРСКАЯ КРАСАВИЦА
«У меня есть свойство характера относиться к жизни легко, она меня не задевает глубоко, а скользит слегка по поверхности», – записал Сергей Прокофьев в своем дневнике в июне 1911 года, когда ему было двадцать лет. Он начал его вести, когда ему было 16 лет, во время учебы в Петербургской консерватории. Через два года, 20 ноября 1909 года, он записал: «Моя жизнь очень богата впечатлениями и событиями, и я охотно заношу их в дневник. Но писать о романтических приключениях несравненно легче и приятней, чем о других, более сухих материях… Вот почему мои барышни заняли здесь столько места».
Одна из них – Тонечка Попова, которая мелькнула на страницах его дневника в начале марта 1913 года. «У Тонечки Поповой чудесные духи. Я ими восхищался еще перед Рождеством. Потом оказалось, что духи вышли, а марка неизвестна. Потом и сама Попова исчезла. Сегодня сразу выпорхнули и Тонечка, и духи. Я отнял у нее платок. Мама говорит, что духи пахнут свежей полынью, но я завтра узнаю название и покупаю себе. Я иногда очень восхищаюсь сильным ароматом. Помню, попав первый раз в Сухум, я до одурения впивался в гардении»…
Сергей Прокофьев принадлежал к числу эмигрантов-возвращенцев. После революции, уже известным музыкантом, он покинул Советскую Россию, но к белой эмиграции не примыкал, сторонился ее и, наоборот, поддерживал связи с советской властью, а в 1936 году вернулся в СССР и без устали воспевал эпоху и лично товарища Сталина.
Впрочем, полтора десятилетия в эмиграции были для Сергея Прокофьева плодотворными во всех отношениях. Когда он приехал в 1918 году в Нью-Йорк, много выступал, газеты называли его «музыкальной новостью сезона». Поклонниц у 27-летнего музыканта было много, но одна из них, как он сам потом вспоминал, «скромная темноволосая девушка», поразила его «живостью и блеском своих черных глаз и какой-то юной трепетностью. Одним словом, она представляла собой тот тип средиземноморской красоты, которая всегда меня привлекала».
Это была начинающая испанская (каталонская) певица Лина (Каролина) Кодина. Ее родители были певцами. Отец – испанец, мать – полька. В Америку они перебрались из Испании. Мать Лины была без ума от таланта Прокофьева и настояла на том, чтобы дочь с ним познакомилась. Лине же не понравилась ни музыка, ни сам русский композитор. Ее особенно шокировали несколько грубоватые, на ее взгляд, шутки, а также манера Прокофьева ухаживать и оказывать знаки внимания.
Сергей Прокофьев и Лина Кодина, 1921 г., Париж
Прошло совсем немало времени, прежде чем Сергей и Лина почувствовали друг друга. Каролина быстро выучила русский. Прокофьев называл Каролину «Пташкой» и написал для нее цикл песен на стихи своего друга поэта Константина Бальмонта. Прокофьев и Лина стали концертировать вместе, причем в качестве творческого псевдонима она взяла фамилию бабушки по материнской линии – Любера.
Между гастролями Прокофьев и Лина обвенчалась. Свадьба состоялась 20 сентября 1923 года в баварском городке Этталь. Лина взяла фамилию мужа. В феврале 1924-го родился сын Святослав, спустя четыре года – второй сын, Олег.
СТУПЕНЬ ВВЕРХ
В музыкальных салонах Парижа, Лондона, Милана и Нью-Йорка Лину считали образцом элегантности. Многие ума не могли приложить, как ей удавалось совмещать сразу три роли – светской дамы, певицы и жены композитора. Он активно гастролировал в Америке и Европе как пианист и как дирижер, и Лина заботилась о его быте, организовывала гастроли, переезды, вела переговоры.
Лина Прокофьева с сыновьями
Представители СССР предлагали Прокофьеву вернуться, обещали возможность писать музыку, тогда как на Западе он вынужден был заниматься исполнительской деятельностью только для того, чтобы заработать на достойное существование. Гастроли в СССР в 1927 году (кстати, тогда Прокофьевы получили советские паспорта, необходимые для первой гастрольной поездки в Советский Союз) показали, что рабоче-крестьянское государство готово принять композитора в свои объятия.
«Прокофьев никогда не чувствовал на Западе такой любви к своей музыке, как в Москве, – отмечает принстонский музыковед Саймон Моррисон. – Появились надежды на карьеру в Москве и у Лины: в советском посольстве в Париже ее обласкали и с возмущением отвергли слухи о репрессиях. Она прочла речи Сталина и выучила «Песню грузинского пастуха». Когда в газете «Правда» появились нападки на Шостаковича, Лина наивно восприняла это как лишний шанс в профессиональной конкуренции».
В 1936 году Сергей Прокофьев с женой и сыновьями Святославом и Олегом переехал в СССР и обосновался в Москве. «Не нося в своей крови идеологического противоядия, а именно ненависти к большевикам, которая была присуща Стравинскому и Рахманинову, Прокофьев и рационально, и эмоционально воспринимал свое возвращение как ступень вверх… Прокофьев знает, что его привлекают, затягивают, что в его возвращении для СССР есть политическая выгода. Но – после рискованного решения 1927 года – ни разу не противится», – отмечает искусствовед, профессор музыкального факультета Кембриджского университета Марина Фролова-Уокер.
В сюите «Песни наших дней», созданной в 1937 году, впервые в музыке Прокофьева возникает образ вождя: «От края до края по горным вершинам, // Где вольный орел совершает полет, // О Сталине мудром, родном и любимом // Прекрасную песню слагает народ».
Правда, Лина Прокофьева, привыкшая к иному образу жизни, так и не смогла полностью освоиться в зазеркалье советской действительности. Прокофьеву нередко приходилось самому решать самые разнообразные вопросы, в том числе и бытовые, в которых жена плохо ориентировалась. В записной книжке композитора той поры наряду с музыкальными эскизами можно прочесть и такие записи: «По возвращении в Москву: бытовые дела. Кран».
«НО ТЫ НЕ ПОДУМАЙ НИЧЕГО ПЛОХОГО»
А затем случилось событие, ставшее для Лины катастрофой. В 1938 году на отдыхе в Кисловодске Прокофьев познакомился с 23-летней студенткой Литературного института Мирой Мендельсон, которая вызвалась помогать ему с переводом Шеридана и подготовкой либретто оперы «Обручение в монастыре».
Прокофьев буквально в первые дни написал жене: «Здесь за мной увивается очаровательная иудейка, но ты не подумай ничего плохого…». Мира Александровна в своих мемуарах признавалась, что она «оказалась мало способной к танцам», зато Сергей Прокофьев со свойственной ему дотошностью самостоятельно осваивал танго.
Мало-помалу курортный роман перерос в нечто большее. В марте 1941 года Прокофьев покинул Лину и ушел к Мире Мендельсон. Дальше была война…
Сергей Прокофьев со второй женой Миррой Мендельсон, 1948 г.
«Дорогой Абрам Соломонович, на этот раз пишу Вам я – Мирочка приболела, у нее ангина и ее уложили в постель. Но не беспокойтесь, – посещающая ее докторесса вполне довольна течением болезни, и я сам ухаживаю за пациенткой, и она кажется очень не жалуется. Питание получает хорошее…», – сообщал Сергей Прокофьев отцу Миры (он был видным советским ученым-экономистом, работавшим в 1930-е годы в Комиссии Госплана СССР, участвовал в разработке пятилетних планов), из алма-атинской эвакуации в октябре 1942 года.
После войны правительство СССР объявило заключенные за пределами страны браки с иностранцами, которые не были заверены в консульствах, недействительными. Это давало Сергею Прокофьеву формальное право жениться на Мире Мендельсон, не разводясь с первой женой. Что он и сделал 15 января 1948 года. Лина обивала пороги посольств, требуя разрешения на выезд за границу. Вскоре ее арестовали и обвинили в шпионаже. Она была осуждена по 58-й статье и приговорена к 20 годам лагерей строгого режима. «Золотая клетка», в которую Сергей Прокофьев привез ее из-за границы, захлопнулась: она оказалась мышеловкой…
«Лина Ивановна очень страдала от холода, – вспоминала писательница Евгения Таратута, вместе с Линой отбывавшая срок в женском лагере в Коми. – Мы с нею иногда работали в одной бригаде – возили бочку с помоями из кухни…».
Трудно влезть в душу другого человека, но трудно себе представить, что чувствовал Прокофьев, живя со второй женой, зная, что его бывшая жена, которую он еще недавно боготворил, находится в ГУЛАГе… Была ли у него возможность, используя весь свой авторитет и все свое влияние, вытащить ее оттуда? Или он сам был уже к тому времени заложником режима, красивой музыкальной витриной сталинского строя?
Как утверждают очевидцы, Сергей Сергеевич тяжело переживал трагедию с Линой, корил себя за то, что привез ее в Советский Союз и здесь не смог защитить. Близкие утверждают, что он пытался ей помочь, но эти попытки были безрезультатны. Бесполезны были и его высокие звания (в то время он был трижды лауреатом Сталинской премии), и мировая известность.
Да и положение самого композитора временами становилось шатким. Главный идеолог страны Андрей Жданов, разгромивший Зощенко и Ахматову, ополчился и на Сергея Прокофьева, заявил, что его творчество не отвечало требованиям главного направления советского искусства – социалистического реализма. Критика была разгромной. Но Прокофьев сориентировался, написал покаянное письмо в «Комитет по делам искусств», поклялся в верности и был прощен. Он умер в один день со Сталиным – 5 марта 1953 года. Композитору было 62 года…
БЕЗОТВЕТНАЯ ЛЮБОВЬ?
«О смерти Прокофьева Лина ничего не знала, – вспоминала Евгений Таратута. – Известий о нем нигде не было, и сыновья об этом ей не написали, а может быть, и написали, да письмо не дошло. Однажды, в августе, когда мы везли бочку с помоями, одна женщина подошла к нам и сказала, что по радио передали, что в Аргентине состоялся концерт памяти Прокофьева. Лина Ивановна горько заплакала, мы ее отпустили в барак, я потом пошла, напоила ее чаем, она долго плакала…».
Лина Прокофьева была освобождена в 1956 году, когда стали выпускать политзаключенных… Во время «оттепели», когда законы смягчились, брак между Линой и Прокофьевым признали законным, поэтому ей и сыновьям досталось практически все имущество композитора. Но Лина хотела уехать на Запад. Она не раз обращалась напрямую к Леониду Ильичу Брежневу, чтобы ей дали возможность увидеть мать. В 1974 году ей выдали трехмесячную визу в Великобританию. Она уехала и, как и следовало ожидать, не вернулась: попросила политического убежища на Западе.
Лина Прокофьева проводила много времени в США и Германии. В 1983 году в Лондоне она основала Фонд Сергея Прокофьева, куда передала свой обширный архив, включавший переписку с мужем. Ушла она из жизни в самом начале 1989 года.
Что же касается второй жены Прокофьева, которой он посвятил Восьмую сонату, то она скончалась в Москве от сердечного приступа 8 июня 1968 года. Согласно написанной Сергеем Прокофьевым записке, она была захоронена рядом с композитором на Новодевичьем кладбище…
«…Я уверен, что всю свою силу чувств Прокофьев воплотил в музыке, – считает профессор музыки Принстонского университета Симон Моррисон, автор книги «Лина и Сергей», посвященной первой жене Сергея Прокофьева. – Он написал выдающиеся истории любви – “Ромео и Джульетта”, “Золушка”, дуэт в “Войне и мире”. Но этих эмоций и страстей не было в его реальной жизни, подобных чувств к жене он не проявлял. Хотя в обществе старался не быть холодным и равнодушным, любил своих друзей, охотно играл в шахматы и писал стихи. Но отношения с Линой, которая так сильно его любила, были почти безответными. Я пришел к выводу, что всю свою любовь Прокофьев излил в музыке».
