Осип Мандельштам. 1923 г.
«Легкость и сознание обреченности»
Со своей будущей женой Осип Мандельштам познакомился в 1919 году в Киеве. Ей было двадцать лет, ему – двадцать восемь. Она – художница, он уже известный поэт. Причем еще за десять лет до этой встречи Мандельштам написал строки: «Нежнее нежного // Нежнее нежного // Лицо твоё, // Белее белого // Твоя рука, // От мира целого // Ты далека, // И все твое — // От неизбежного».
«Судьбы наши не захотели разделиться…», - спустя много лет записала в своих воспоминаниях Надежда Яковлевна.
Надежда Хазина. Киев, 1910-е гг.
Революция застала ее студенткой юридического факультета Киевского университета Святого Владимира, однако настоящим увлечением Надежды Хазиной в то время была живопись. Она училась в художественной студии одной из великих «амазонок русского авангарда» Александры Экстер и вместе со своими товарищами участвовала в оформлении спектакля по пьесе Лопе де Веги «Фуэнте Овехуна» («Овечий источник»).
Надежда Хазина и Осип Мандельштам впервые увидели друг друга в киевском клубе под экзотическим названием «Хлам», где собиралась местная богема. Познакомившись, она смело, в духе революционного времени, сделавшего женщину свободной, поднялась к нему в гостиничный номер…
«…Мы легко и бездумно сошлись, - вспоминала потом Надежда Яковлевна. - Своей датой мы считали первое мая девятнадцатого года, хотя потом нам пришлось жить в разлуке полтора года. В тот период мы и не чувствовали себя связанными, но уже тогда в нас обоих проявились два свойства, сохранившиеся на всю жизнь: легкость и сознание обреченности».
Мандельштам покинул Киев в конце августа — начале сентября 1919 года. А уже в денкабре он писал Надежде Хазиной из Феодосии: «Молю Бога, чтобы ты услышала, что я скажу: детка моя, я без тебя не могу и не хочу, ты вся моя радость, ты родная моя, это для меня просто как Божий день. Ты мне сделалась до того родной, что все время я говорю с тобой, зову тебя, жалуюсь тебе… Надюша! Если бы сейчас ты объявилась здесь — я бы от радости заплакал. Звереныш мой, прости меня! Дай лобик твой поцеловать — выпуклый детский лобик! Дочка моя, сестра моя, я улыбаюсь твоей улыбкой и голос твой слышу в тишине».
Мандельштам имел возможность уйти с белой армий в Турцию из Крыма, вместе с врангелевской армией, но, подобно Волошину, предпочёл остаться в Советской России… 9 марта 1922 года Надежда Хазина и Осип Мандельштам официально зарегистрировали свой брак.
«Жизнь упала, как зарница»
Они были вместе практически всегда. Лишь однажды их отношения едва не дали трещину, когда весной в 1925 года в жизни Мандельштама внезапно появилась Ольга Ваксель - юная «ослепительная красавица», как ее назвала Анна Ахматова.
С детства она была в круге поэтов, художников и артистов, осенью 1920 года поступила на ораторское отделение вечерних курсов Института Живого слова, где начала заниматься в кружке молодых поэтов «Лаборэмус» (лат. «Давайте потрудимся!»), которым руководил Николай Гумилёв.
В июне 1921 года она вышла замуж за преподавателя математики и механики в Институте путей сообщения Арсения Смольевского, в которого была влюблена еще с детства. Однако они оказались совершенно чуждыми друг другу людьми: муж не ценил ее стихов, не хотел детей… В конце концов она ушла от мужа, стала заниматься агитпоездками по стране, поступила в производственную студию «ФЭКС» — «Фабрику эксцентрического актёра».
Вот тогда-то и случился ее роман с Осипом Мандельштатом. Поэт увлекся ей не на шутку, даже посвятил ей строки: «Жизнь упала, как зарница, // Как в стакан воды ресница, // Изолгавшись на корню, // Никого я не виню…».
Потом был драматический разрыв с Ольгой. В 1932 году она вышла замуж за вице-консула норвежского представительства в Ленинграде Христиана Иргенс-Вистендаля. Он свободно говорил по-русски и под диктовку жены записал многие страницы её воспоминаний.
Фигурировал там и эпизод с Мандельштатом: «Он повел меня к своей жене (они жили на Морской); она мне понравилась, и с ними я проводила свои досуги. <…> Иногда я оставалась у них ночевать, причем Осипа отправляли спать в гостиную, а я укладывалась спать с Надюшей в одной постели под пестрым гарусным одеялом. Она оказалась немножко лесбиянкой и пыталась меня совратить на этот путь. Но я еще была одинаково холодна как к мужским, так и к женским ласкам. Все было бы очень мило, если бы между супругами не появилось тени. Он еще больше, чем она, начал увлекаться мною. Она ревновала попеременно то меня к нему, то его ко мне. Я, конечно, была всецело на ее стороне, муж ее мне не был нужен ни в какой степени…».
Между тем Арсений Смольевский не прекращал преследовать Ольгу, пытался добиться ее возвращения. Тогда Иргенс-Вистендаль увез ее на свою родину в город Осло. И хотя там она была окружена заботой его родных, она через три недели покончила с собой. Обнаружив в ящике стола у мужа револьвер, она застрелилась.
Накануне она написала стихи, в которых были строки: «Я вижу чудеса во сне и наяву, // Но недоступно то, что я люблю, сейчас, // И лишь одно соблазн: уснуть и не проснуться, // Всё ясно и легко — сужу, не горячась, // Всё ясно и легко: уйти, чтоб не вернуться»…
«Завидую Вашей свободе»
В ноябре 1932 года состоялся творческий вечер Мандельшата в редакции «Литературной газеты». «Зрелище было величественное, — вспоминал один из молодых очевидцев. — Мандельштам, седобородый патриарх, шаманил в продолжение двух с половиной часов. Он прочел все свои стихи (последних двух лет) — в хронологическом порядке! Это были такие страшные заклинания, что многие испугались. Испугался даже Пастернак, пролепетавший: «Я завидую Вашей свободе»».
В ноябре 1933 года Мандельштам написал эпиграмму «Мы живём, под собою не чуя страны…», в которой портрет Сталина в образе «кремлёвского горца» был вполне узнаваем. Вождь распорядился судьбой поэта: «Изолировать, но сохранить».
«В этом неуемном бунтарстве она была - с ним. До последних дней их совместного бытия, - отмечает историк Лев Аннинский. - Но ища в его поэтическом наследии имя избранницы, я с легким изумлением обнаруживаю... вернее, не обнаруживаю лирических ей посвящений. Таких посвящений у Мандельштама вообще крайне мало. Он словно бы опасается преступить какую-то тайную границу. Несколько лирических обращений - к Анне Ахматовой. Еще парочка к Марине Цветаевой. Еще - к Марии Петровых. К Наталье Штемпель и немногим друзьям воронежской поры... Но поразительно: ни одного - той единственной избраннице, что прошла рядом с ним всю жизнь».
Поэта арестовали в мае 1934-го и приговорили к трём годам ссылки на севере Пермского края. Осип Мандельштам отправился отбывать срок с женой.
«Я укладывала корзины, - вспоминала Надежда Яковлевна. - Вернее, не укладывала, а беспорядочно кидала в них все что попало: кастрюли, белье, книги… Надо было все припомнить, ничего не забыть — ведь переезд, да еще на поселение, ничуть не похож на нормальный отъезд с двумя чемоданами. Я хорошо это знаю, потому что всю жизнь переезжаю с места на место со всем своим жалким имуществом.
Мать моя выложила все деньги, вырученные в Киеве за мебель. Но это были гроши — кучка бумажек. Женщины бросились во все стороны собирать на отъезд… В эпохи насилия и террора люди прячутся в свою скорлупу и скрывают свои чувства, но чувства эти неискоренимы и никаким воспитанием их не уничтожить. Если даже искоренить их в одном поколении, а это у нас в значительной степени удалось, они все равно прорвутся в следующем. Мы в этом неоднократно убеждались. Понятие добра, вероятно, действительно присуще человеку, и нарушители законов человечности должны рано или поздно сами или в своих детях прозреть…».
Друзья хлопотали о смягчении участи, в результате Мандельштаму позволили перебраться из Чердыни в Воронеж. Там супруги жили около трёх лет. Иногда им помогали деньгами мать Надежды Яковлевны, артист Владимир Яхонтов и Анна Ахматова. Время от времени Осип Эмильевич подрабатывал в местной газете и театре, именно тогда он создал стихотворный цикл – «Воронежские тетради».
«Наша счастливая нищета и стихи»
В мае 1937 года ссылка закончилась, супруги вернулись в Москву. Но жить там Мандельштаму было нельзя, приходилось скитаться по провинции. В ночь с 1 на 2 мая 1938 года Мандельштам был снова арестован, 2 августа Особое совещание при НКВД СССР приговорило Мандельштама к пяти годам заключения. 8 сентября он был отправлен этапом на Дальний Восток.
Осип и Надежда Мандельштам перед отъездом из Воронежа. 1937 г.
Из пересыльного лагеря Владперпункт (Владивосток) он послал последнее в своей жизни письмо брату и жене: «…Здоровье очень слабое. Истощён до крайности. Исхудал, неузнаваем почти. Но посылать вещи, продукты и деньги не знаю, есть ли смысл. Попробуйте все-таки. Очень мерзну без вещей. Родная Надинька, не знаю, жива ли ты, голубка моя. Ты, Шура, напиши о Наде мне сейчас же. Здесь транзитный пункт. В Колыму меня не взяли. Возможна зимовка. Родные мои, целую вас».
До Колымы Мандельштам не добрался.
Перед нами – строки из последнего письма, написанного Надеждой Яковлевной мужу.
«Ося, родной, далёкий друг!
Милый мой, нет слов для этого письма, которое ты, может, никогда не прочтёшь. Я пишу его в пространство. Может, ты вернёшься, а меня уже не будет. Тогда это будет последняя память.
Осюша – наша детская с тобой жизнь – какое это было счастье. Наши ссоры, наши перебранки, наши игры и наша любовь. Теперь я даже на небо не смотрю. Кому показать, если увижу тучу?
Ты помнишь, как мы притаскивали в наши бедные бродячие дома-кибитки наши нищенские пиры? Помнишь, как хорош хлеб, когда он достался чудом, и его едят вдвоём? И последняя зима в Воронеже. Наша счастливая нищета и стихи. Я помню, мы шли из бани, купив не то яйца, не то сосиски. Ехал воз с сеном. Было ещё холодно, и я мерзла в своей куртке (так ли нам предстоит мёрзнуть: я знаю, как тебе холодно). И я запомнила этот день: я ясно до боли поняла, что эта зима, эти дни, эти беды – это лучшее и последнее счастье, которое выпало на нашу долю…»
27 декабря 1938 года, не дожив совсем немного до своего 48-летия, Осип Мандельштам скончался в пересыльном лагере от сыпного тифа.
Надежда Яковлевна была верна памяти об Осипе Эмильевиче. В первую очередь, хранила (в том числе и в своей памяти) его неопубликованные произведения. «…Я знала наизусть и прозу, и стихи О. М. — могло ведь случиться, что бумаги пропадут, а я уцелею, — и непрерывно переписывала (от руки, конечно) его вещи», - вспоминала Надежда Яковлевна.
Только после издания в 1964 году двух томов американского собрания сочинений Мандельштама, а потом и публикации своих мемуаров, Надежда Яковлевна смогла вздохнуть спокойно. Миссия, поначалу казавшаяся ей практически безнадежной миссия, вопреки всему была выполнена…
Она пережила Осипа Эмильевича на сорок два года. «Десятилетиями эта женщина находилась в бегах, петляя по захолустным городишкам Великой империи, устраиваясь на новом месте лишь для того, чтобы сняться при первом же сигнале опасности… Отщепенка, беженка, нищенка-подруга, как называл её в одном из своих стихотворений Мандельштам, и чем она, в сущности, и осталась до конца жизни», - написал в некрологе Иосиф Бродский.
